Р е ц е н з е н т ы:

заслуженный деятель науки РФ, д.экон.н., профессор Л.М. Чистов,
д.философ.н., профессор А.С. Казеннов

Золотов А.В., Попов М.В.

Ф56

Философия производительного труда: Монография. Н. Новгород: Изд-во ННГУ, 2006. 160 с.

ISBN 5-85746-897-3

В монографии исследуются объективные основы разграничения труда на производительный и непроизводительный, раскрывается субстанциональная роль производительного труда в общественной жизни, анализируется процесс экономии производительного труда и способы ее реализации, выявляются закономерные тенденции эволюции производительного труда, в том числе в современной России.

Для широкого круга читателей, интересующихся экономико-философскими проблемами.

ISBN 5-85746-897-3 ББК У9(2)24

Оглавление

Предисловие..................................................................................................... 3

Глава I. Основная посылка исторического материализма и ее методологическое значение 5

Глава II. Понятие производительного труда как средство отделять производство материальных благ от производства услуг
и идей........................................................................................................... 12

2.1. Исторический материализм и учение о производительном
труде.................................................................................................. 12

2.2. Несостоятельность расширительных трактовок
производительного труда и их социальное значение ........... 23

Глава III. Примат производства и трудовая теория стоимости............ 42

3.1. О «новом» определении общественно необходимых затрат
труда................................................................................................. 43

3.2. Трудовая теория стоимости и разработка ее математиче-
ского аппарата................................................................................ 58

3.3. «Открытие» информационной природы труда...................... 66

Глава IV. Характеристика производительного труда в трудовой
теории потребительной стоимости...................................................... 71

4.1. Субстанциональная роль производительного труда
в непосредственно общественном производстве................. 71

4.2. Реализация экономии производительного труда.................. 78

Глава V. Материальная и нематериальная сферы.................................. 86

5.1. Соотношение материальной и нематериальной сферы...... 86

5.2. Наука и производство. Определяющая роль производства
по отношению к науке............................................................... 86

5.3. Наука как всеобщая общественная производительная сила 86

5.4. Сращивание науки и производства.......................................... 86

Глава VI. Исторический прогресс производительного труда.............. 86

6.1. Эволюция производительного труда в доиндустриальный
период............................................................................................. 86

6.2. Наемный характер производительного труда при
капитализме.................................................................................. 86

6.3. Производительный труд в период перехода к непосред-
ственно общественному производству................................... 86

6.4. Производительный труд в период развития непосредствен-
но общественного производства на собственной основе.. 86

Глава VII. Производительный труд в современной России.................. 86

Предисловие

ервоначальная рукопись книги, предлагаемой вниманию читателей, была подготовлена М.В. Поповым в первой половине 70-х гг. XX века. При этом ставилась задача осветить ту внутреннюю согласованность, которая существует между основной посылкой исторического материализма и рядом важнейших положений политической экономии. Исторический материализм и учение о производительном труде, исторический материализм и трудовая теория стоимости, исторический материализм и взаимосвязи материальной и нематериальной сферы, науки и производства на современном этапе — вот те вопросы, которые рассматривались в работе. На этой основе в настоящее время авторы решили исследовать проблему производительного труда более многогранно, с учетом современных теоретических разработок.

Сегодня отечественные исследования по данной проблематике находятся под мощным влиянием представлений, характерных для западной, прежде всего, неоклассической экономической мысли. Это направление экономической теории рассматривает в качестве производительного всякий труд. Вместе с тем в науке по-прежнему представлена и позиция, берущая начало в работах классика политической экономии — А. Смита, который обосновал критерии разграничения производительного и непроизводительного труда.

О том, насколько острой является данная проблема для экономической теории, можно судить хотя бы по ее оценке известным историком экономической мысли М. Блаугом, который пишет: «Разграничение производительного и непроизводительного труда, введенное Смитом, — это, пожалуй, одна из самых пагубных концепций в истории экономической мысли. Но при всем критическом отношении к изложению этой идеи у Смита нельзя не признать, что она ни в коем случае не двусмысленна и не нелепа»[1]. Последователи же критикуемого классика и его великого восприемника К.Маркса, разделяя мысль о недвусмысленности данной идеи, могут с не меньшим основанием утверждать о «пагубности» отказа от разграничения собственно производительного и непроизводительного труда. Безусловно, более чем двухвековая дискуссия по этому вопросу не окончена и требует от ее участников дальнейшей аргументации.

При доработке книги, осуществленной, в основном, А.В. Золотовым, были, прежде всего, учтены положения трудовой теории потребительной стоимости. Эта теория, сформированная в 80-е гг. XX века в работах В.Я. Ельмеева и В.Г. Долгова, представив экономию производительного труда в качестве важнейшей потребительно-стоимостной характеристики средств производства и предметов потребления, позволила полнее охарактеризовать роль производительного труда в непосредственно общественном производстве. Она способствовала более глубокому осмыслению связи материальной и нематериальной сферы общества, так как раскрыла значение экономии труда как основы непроизводственной деятельности.

Были критически осмыслены представления современной институциональной теории об изменении роли производительного труда в «информационном обществе», «обществе знаний».

Коренное преобразование социально-экономического строя, произошедшее в стране на рубеже 80–90-х гг., потребовало специально остановиться на проблеме эволюции социально-экономической формы производительного труда с тем, чтобы раскрыть прогрессивные и негативные тенденции в такой эволюции. На этой основе выявляется перспектива производительного труда в современной России.

Таковы замысел и история создания книги, представленной вниманию читателей.

Авторы надеются, что книга будет полезна для всех, кого интересуют актуальные методологические и теоретические проблемы экономической науки.

Г л а в а I

Основная посылка
исторического материализма
и ее методологическое значение

иалектический материализм различает: 1) материю; 2) сознание как свойство высокоорганизованной материи и 3) собственно высокоорганизованную материю, обладающую сознанием — человека.

В соответствии с этим все виды общественно полезной деятельности, то есть труда в широком смысле, подразделяются на три вида:

1. Деятельность, непосредственным и основным результатом которой являются вещь, энергия или перемещение вещей, энергии в пространстве — материально производительный труд, или труд в узком, политэкономическом смысле слова.

2. Деятельность, непосредственным и основным результатом которой являются идея, информация, образ — научная деятельность, труд деятелей искусства и т.п.

3. Деятельность, непосредственно воплощающаяся в человеке, который выступает по отношению к этому виду деятельности в качестве предмета труда — услуга, в частности, труд врачей, учителей, организаторов т.д.

Отмеченные три вида деятельности играли и играют в жизни человеческого общества неодинаковую роль. Это обусловлено тем, что в соответствии с основным тезисом исторического материализма определяющим в человеческой истории является производство и воспроизводство непосредственной жизни.

Открытие Марксом и Энгельсом определяющей роли производства и воспроизводства материальных благ во всей жизни человеческого общества совершило подлинный переворот во взглядах на человеческую историю. Это гениальное открытие развилось в учение о том, что корни всех общественных явлений следует искать в материальном производстве, и создало тем самым фундаментальную методологическую основу для исследования общественных явлений.

История стала рассматриваться не как творение героев-одиночек и не как проявление всемирной воли всевышнего, а как естественно-исторический процесс[2]. Все многообразие общественных форм на основе изучения их экономической структуры было обобщено и сведено к нескольким типам общественно-экономических формаций, каждая из которых в результате социальной революции уступает место высшей с такой же неизбежностью, с какой старый способ производства уступает место новому.

Бесконечное разнообразие действий личностей в пределах каждой такой общественно-экономической формации было подвергнуто систематизации с точки зрения места этих личностей и роли в исторически определенной системе общественного производства и представлено в виде действий больших групп личностей — классов.

История, за исключением первобытной, выступила как история борьбы классов, интересы которых, являясь объективной характеристикой положения класса в системе общественного производства, проявляются во всех сферах общественной деятельности, далеко за пределами сферы материального производства и играют определяющую роль. Самостоятельное значение всех других сфер общественной деятельности, развивающейся на базе материального производства, проявляется в тех границах, которые определены сферой материального производства. Все другие сферы активно воздействуют на сферу производства материальных благ, но ее роль является, в конечном счете, решающей.

Чем дальше идет общественной развитие, чем сложнее становится сеть общественных отношений, тем выше значение историко-материалистического подхода, дающего надежный ключ к изучению самых сложных общественных явлений. В связи с прогрессом непроизводственной сферы актуальной задачей становится историко-материалистическое объяснение и предсказание ее развития[3]. Необходимо иметь в виду, что именно от состояния сферы материального производства зависит, какую часть своего времени общество может посвятить другим видам деятельности. Сокращение времени, затрачиваемого в сфере материального производства, при прежнем уровне или росте производства материальных благ является свидетельством роста общественного богатства. Определяющим при этом является материальное производство.

Весьма содержательная характеристика определяющей роли материального производства в жизни общества дана В.И. Мишиным: «Во-первых, материальное производство абсолютно необходимо, незаменимо для обеспечения жизни абсолютно всех людей, в том числе и самых убежденных идеалистов: виртуальным обедом нельзя накормить человека, информацией о бензине автомобиля не заправишь и т.д.

Во-вторых, материальное производство абсолютно необходимо, незаменимо и для развития всех людей. Существование и развитие здравоохранения, образования, науки, искусства, спорта, даже религии требует солидных и непрерывно растущих материальных предпосылок…

В-третьих, в процессе материального производства создаются не только вещи, нужные людям. Здесь создаются основы их образа жизни. В зависимости от уровня и характера производительных сил складываются между людьми их производственно-экономические отношения»[4].

Чтобы держаться посылки исторического материализма, нужно, следовательно, всегда ясно различать, что есть идея, мысль, образ, услуга[5], духовное благо и что есть вещь, энергия, перемещение вещей, энергии. В частности, отграничение сферы материального производства oт всех прочих требует и отделения перевозки вещей (грузовой транспорт) от перевозки людей (пассажирский). Водители грузовых машин и автобусов могут делать совершенно одинаковые операции. Но дело не в операциях. Дело в той объективной роли, которые водители выполняют в обществе. Одни оказываются занятыми в сфере материального производства, другие — нет.

Заметим, что хотя по отношению к подавляющему большинству сфер общественной деятельности ясно, являются ли основным продуктом этой сферы вещи или идеи, бывают и случаи, когда такое различение провести сложно. Это лишь другое выражение тесной взаимосвязи двух сфер и свидетельство того, что есть граница, где одна переходит в другую и которая состоит из пограничных переходных видов труда.

Из того факта, что идея имеет материальный носитель, нельзя, конечно, заключать, что производство идей есть материальное производство. Вполне понятно, что нет идей, которые бы не имели материального носителя, которые «перескакивали бы из мозга в мозг» без помощи бумаги, звука, света и т.д. Но осознание этого реального факта не мешает нам видеть в живописи и музыке передачу образов, настроения, а не мазню и не сотрясение воздуха.

Одну и ту же идею, скажем, проект нового станка, можно изложить с помощью чертежа, с помощью киноленты, с помощью макета, словами, наконец. Oт этого она не перестает быть идеей. Она не приносит поэтому новых продуктов до тех пор, пока не материализуется в металле и не включится в общественный процесс производства.

Идей не прибавится ни на йоту, если вместо одного высокопроизводительного станка будет установлен миллион таких станков, идея уже сделала свое дело, но только массовое применение новых станков, новых технологических способов в производстве может поднять производство на качественно иной уровень. Общество останется бедным, если будет иметь лишь идеи или единичные экземпляры станков и технологических способов, хотя бы и самых высокопроизводительных, и станет богатым, если материализует хотя бы часть передовых технических идей, но действительно в широких масштабах.

Именно теперь, когда наука стала играть такую большую роль, особенно важно не обманывать себя в отношении действительного роста богатства общества, ибо с ростом сферы науки, с ростом материальных затрат на ее развитие возрастает и необходимость обеспечивать быструю и широкую материализацию ее идей. Не отличая идею от ее материального воплощения, oт ее массового распространения уже не как идеи, а как определенной вещественной потребительной стоимости, невозможно по-настоящему активно способствовать техническому прогрессу.

Не случайно, что понятие стоимости Марксом рассматривалось только для материальных благ. Только в этом случае движение стоимости верно изображает движение материальных благ в процессе их производства, обмена, распределения и потребления, и только в этом случае теория стоимости является материалистической теорией, помогает изучать отдельно отношения в сфере материального производства, не путать их с отношениями в сфере духовной, идеологической и т.д.

Кстати сказать, выражение «создавать стоимость» является фигуральным. Если понимать его буквально, то оно будет означать «создавать трудности», а их надо бы уменьшать, а не создавать. Экономическим законом является закон экономии труда, закон уменьшения, а не увеличения стоимости производимых продуктов. Указанное выражение правильно понимать лишь в смысле «создавать материальные блага, имеющие стоимость».

В интерпретации некоторых экономистов стоимость не является выражением производственных отношений людей, проявляющихся как вещи, различие между сферой производства материальных благ и нематериальной сферой стирается[6]. В действительности же необходимо рассматривать общественные отношения, прежде всего, в сфере производства, изучать их вещную оболочку и за вещной оболочкой стараться обнаружить общественное отношение по поводу вещей (а не по поводу идей). Расширение определения стоимости за рамки отношений по производству вещей, изучение отношений людей и по поводу вещей, и по поводу идей одновременно, ведет к неправомерному отождествлению отношений различного рода. Именно таков итог «неузкого» определения стоимости.

Расчет национального дохода, вытекающий из материального понимания стоимости, необходим, чтобы отделять производство материальных благ от всех видов деятельности, чтобы иметь материал для изучения внутренних пружин развития человеческого общества, и, следовательно, для того, чтобы предсказывать его дальнейшее развитие. Сказанное, разумеется, не снижает значимости количественной оценки услуг, а также учета труда, затрачиваемого в научной сфере.

Тот, кто отклоняет идею примата материального производства, вольно или невольно отказывается и от использования метода материалистической диалектики при исследовании общественной жизни. Так, А. Бузгалин и А. Колганов, разделяя представление о «закате» эпохи доминирования материального производства»[7], соответственно характеризуют и методологию научного исследования: «…Диалектический метод не претендует на абсолютную метасистемность (в отличие от постмодернизма, возводящего свой плюрализм-равнодушие в абсолютную догму), он историчен. В частности, диалектический метод наиболее адекватен для эпохи «экономической необходимости» и может быть снят в методе диалогического, «полифонирующего» сотворчества как более адекватном для царства свободы»[8].

В действительности же диалектико-материалистический метод как адекватный метод познания истины образует основу научного исследования социально-экономических процессов в рамках любой исторической эпохи. Он позволяет раскрывать противоречия, образующие источник развития каждого способа производства с выявлением как позитивных, так и негативных тенденций. Отказ от него ведет к эклектическому «примирению» сторон противоположностей — «полифонии», по сути, ничем не отличающейся от методологического «плюрализма-равнодушия». Разумеется, исследователи выбирают методологию по своему усмотрению. Но какое отношение подобная «полифония» — «диалогия» имеет к потенциалу марксистского метода, когда общеизвестно, что живую душу марксизма образует именно диалектика?

Итак, согласно материалистическому пониманию, определяющим в человеческой истории является, в конечном счете, производство и воспроизводство материальных благ. Исторический материализм выделяет из всех сфер общественной жизни и изучает, прежде всего, сферу материального производства, так как именно в ней заложены внутренние пружины общественного развития, именно ею определяется, в конечном счете, поступательное движение общества вперед. Для того, чтобы пользоваться историко-материалистической методологией, необходимо, следовательно, отделять производство материальных благ от производства услуг и идей.

Важнейшим инструментом такого разграничения является понятие производительного труда. В необходимости такого разграничения содержится объяснение, почему производительный труд определяется как материально-производительный труд.

Г л а в а II

Понятие производительного труда
как средство отделять производство
материальных благ от производства
услуг и идей

сякое определение выполняет в науке служебную роль. Сформулировать определение отнюдь еще не означает прибавить знаний о предмете или явлении. Наоборот, только на основе изучения предмета или явления оно может быть определено. Причем, первое, что требуется от всякого определения, — выделить предмет или явление из всех остальных для последующего более глубокого его исследования, для того, чтобы перейти от определения предмета к его понятию[9]. Определение производительного труда выделяет, следовательно, труд «производительный» из всех остальных видов труда, отделяет его от прочих видов общественно полезной деятельности.

2.1. Исторический материализм и учение
о производительном труде

Формально ничего не стоит причислить к производительному любой вид труда. Достаточно лишь дать производительному труду соответствующее определение. Но поможет ли такое определение в исследовании? Будет оно способствовать или препятствовать применению научно выверенной методологии? Где провести грань между производительным и непроизводительным трудом? Нужно ли вообще проводить эту грань?

Само собой разумеется, что если на последний вопрос дать отрицательный ответ, т.е. считать всякий труд производительным, то прибавление слова производительный к слову труд явится излишним и будет только засорять язык. Оно столь же нелепо тогда, как и прибавление к слову жар слова горячий, к слову богатырь слова сильный и т.д. Из предыдущего вытекает, однако, что грань между производительным и непроизводительным трудом проводить нужно. Деление на производительный и непроизводительный труд необходимо для того, чтобы успешно пользоваться методом исторического материализма. Это деление нужно провести так, чтобы оно помогало выделению производительного труда из всех сфер деятельности и изучению сферы материального производства. Из всех видов труда необходимо, следовательно, выделить труд по производству материальных благ. Соответственно этому производительный труд должен быть определен как материально-производительный труд.

Итак, мы получаем следующее определение производительного труда.

Производительный труд — это труд, непосредственным и основным результатом которого являются вещь, энергия или перемещение вещей (энергии) в пространстве. Слово «непосредственный» означает здесь, что между человеком и вещным предметом труда не стоит ни один человек, разделяет их только средство труда[10]. Труд, основным результатом которого являются идея, образ и вообще духовное благо, или тот труд, который в качестве предмета труда имеет человека, не овеществляясь предварительно в предмете, — это труд непроизводительный. Он непроизводительный в том смысле, что производит блага иного рода, не материальные и, если участвует в производстве материальных благ, то не непосредственно, а опосредствованно, через других людей, косвенным образом[11]. Во избежание недоразумений К. Маркс специально подчеркивал: «…то обстоятельство, что все другие виды деятельности в свою очередь воздействуют на материальное производство, и наоборот, абсолютно ничего не меняет в необходимости такого различения»[12].

Производительный труд определяется как материально-производительный труд именно с той целью, чтобы сделать возможным применение научно выверенной методологии. Ясно, что если бы деления на производительный и непроизводительный труд еще не было или если бы это деление проходило не по границе материально-производительного труда, а отсекало бы часть труда материально-производительного или присоединяло к нему другие виды труда, то рано или поздно подобное деление было бы осуществлено.

При этом неважно, как назывались бы эти две группы, на которые разделился весь общественный труд. Суть осталась бы той же — отделение труда, непосредственным результатом которого являются вещь, энергия или их перемещение, от труда, непосредственным результатом которого являются идея, образ, мысль, услуга. Что касается самого термина «производительный труд», то он имеет лишь то преимущество, что предполагает известный уровень знаний для понимания его экономического смысла.

Наряду со своим непосредственным результатом (вещью, энергией и их перемещением) производительный труд высвобождает время для иной, социальной деятельности: труд изначально настолько производителен, что позволяет создавать материальные предпосылки, необходимые для жизни человека, не поглощая всего времени его жизнедеятельности вне рамок времени удовлетворения естественных потребностей.

Труд формирует человека, образуя специфически общественную деятельность, выделяющую человека из животного мира. Человек становится общественным существом, когда создает средства производства для производства других средств производства. Обезьяна может использовать палку для того, чтобы достать плод, но она не в состоянии создать топор, чтобы изготовить палку. Именно средства производства для производства средств производства выступают основным предметным воплощением социального.

Производительный труд требует от человека концентрации внимания, волевого напряжения, целеустремленности — всего того, что отличает собственно человеческую деятельность от инстинктивной.

В соответствии с сущностью потребности как выражения зависимости человека от внешних условий его существования труд сам становится человеческой потребностью.

Жизнедеятельность человека не сводится к труду. Человек должен удовлетворять свои естественные потребности. Он нуждается в общении и в удовлетворении других социально обусловленных потребностей. Все это — необходимые моменты воспроизводства человека, влияющие на его способность к труду.

Вместе с тем удовлетворение всех отмеченных потребностей предполагает непосредственно производительную трудовую деятельность. Предмет потребления создан трудом. Даже в том случае, когда речь идет о присвоении данного природой — это присвоение опосредствуется трудом. Удовлетворение социально обусловленных потребностей происходит в рамках времени, высвобожденного трудом, представляющего его экономию. То, что удовлетворение естественных потребностей осуществляется по-человечески, а использование нерабочего времени происходит осмысленно, также обусловлено сущностью человека как труженика.

Таким образом, производительный труд образует основу, субстанцию всего социального. Это означает, что все социальное производно от него, несет на себе его отпечаток, что воспроизводство общественного с необходимостью включает в себя воспроизводство труда, что потребность в труде — основополагающий элемент системы человеческих потребностей.

Производительный труд, обеспечивая удовлетворение потребностей людей, общественно полезен (в соответствии с пониманием полезности как способности удовлетворять человеческие потребности). Поскольку такой труд образует субстанцию всего социального, то и социальная деятельность, не являющаяся производительным трудом, обретает способность быть общественно полезной.

Общественно полезная деятельность за рамками производительного труда воспроизводит целенаправленность, берущую свое начало в целесообразности труда, она нередко требует значительных физических и интеллектуальных усилий. Без развития такой деятельности невозможен прогресс общества, включая прогресс работника как главной производительной силы. Все это нередко порождало и порождает представление о тождественности любого вида общественно полезной деятельности с производительным трудом.

На протяжении долгого отрезка истории, со времен А. Смита существует критика определения производительного труда как труда материально-производительного, и в течение всего этого времени сторонники расширительной концепции пытаются убедить остальных исследователей расширить свое «узкое» определение. Однако не удавалось и не удастся убедить экономистов, понимающих историко-материалистический смысл деления на производительный и непроизводительный труд и умеющих пользоваться соответствующей методологией, принять расширительную трактовку производительного труда.

Предложения отказаться от «узкого» определения производительного труда и включить в состав производительного не только материально-производительный, но и целый ряд других видов труда или даже все их, сопровождаются выдвижением иных определений. Разумеется, дать другое определение несложно. Проблема в том, чтобы с этим определением добиться позитивных для науки результатов, вот тогда с ним можно будет считаться.

Так, А. Маршалл — сторонник расширительной концепции производительного труда полагал возможным «определить труд как всякое умственное и физическое усилие, предпринимаемое частично или целиком с целью достичь какого-либо результата, не считая удовлетворения, получаемого непосредственно от самой проделанной работы. И если мы хотим заново рассмотреть проблему, то лучше всего считать производительным всякий труд, за исключением того, который не достигает поставленной цели, а, следовательно, не создает никакой полезности»[13].

Отметим, что процитированный английский экономист справедливо рассматривал производительный труд как целесообразную деятельность, целью которой является не только она сама, но и достижение другого результата. Отмеченные признаки, действительно, присущи труду. Но в приведенном положении не учитывается определенность предмета человеческой деятельности и соответственно ее результата. Так, например, уход за больными — деятельность, приносящая результат, требующая физических усилий, сама по себе не всегда приятная, но не тождественная производительному труду. По определению же А. Маршалла, она подпадает под понятие производительного труда, что и свидетельствует об отождествлении такого труда данным автором с любой полезной деятельностью.

Однако столь широкое определение не удовлетворяло этого экономиста, когда он осуществлял более конкретное рассмотрение процесса производства, требующее учитывать реально существующее различие между производительным и непроизводительным трудом. Определяя, например, труд как фактор производства, он вынужден был сделать следующую оговорку: «Такая работа головой, которая не направлена прямо или косвенно на то, чтобы способствовать материальному производству, например, решение школьником задач, не принимается в расчет, когда мы рассматриваем производство в обычном смысле этого термина»[14].

Оговорка вполне обоснованная. Однако, как же быть с определением труда, сформулированным самим А. Маршаллом? Ведь решение школьником задачи, безусловно, представляет собой «умственное усилие, предпринимаемое частично или целиком с целью достичь какого-либо результата». Одно из двух: либо, следуя данному этим автором общему определению, надо посчитать решение задачи за труд производительный, как и всякий другой; либо — отказаться от столь широкого определения производительного труда в пользу согласующегося с приматом производства. Абсурдность первого предположения — еще одно свидетельство необходимости отклонить широкое определение производительного труда.

Для теоретического направления неоклассиков, к которому принадлежал этот известный экономист, и которое не придерживалось примата материального производства, не удивительна склонность к расширительному определению производительного труда. Но подобную склонность проявляли и проявляют некоторые авторы из числа тех, кто декларировал свою приверженность марксизму. Как они пришли к такому результату?

Исходя из марксистской идеи о том, что производительный труд создает стоимость, они объявляют производительным еще какой-либо вид труда и тогда национальный доход, то есть вновь созданная стоимость, сразу становится больше. Ну как после этого не посчитать труд, если не всех, то хотя бы расширяющих определение производительного труда экономистов, производительным, как не присоединиться к расширительной концепции и как не выступить за максимально возможное расширение определения производительного труда!

Подобные «открытия» заставляют специально остановиться на разъяснении того, почему лишь материально-производительный труд создает стоимость. В предыдущей главе было подчеркнуто, что историко-материалистическая методология требует выделения и отдельного изучения производства материальных благ как основы общественного развития. Поэтому и вопрос о стоимости правомерно ставить только по отношению к материальным благам. Стоимость в этом случае выступает как мерило материального богатства общества, и движение стоимости дает не только качественную, но и количественную характеристику движения материальных благ. Только при таком построении теории стоимость создается в производстве и является отношением по поводу вещей, прикрытым вещной оболочкой, а не по поводу идей или услуг. Только в этом случае теория стоимости является материалистической и согласуется с принципом примата производства.

Раз понятие стоимости применимо только по отношению к материальным благам, как очевидное следствие получается вывод, что только труд, непосредственно создающий материальные блага, то есть материально-производительный труд, создает нечто, имеющее стоимость, и, следовательно, все другие виды труда стоимости не создают. Выражение «труд, создающий стоимость», расшифровывается, следовательно, следующим образом. Это — труд, в качестве конкретного труда непосредственно создающий материальные блага и в качестве абстрактного выступающий мерилом затрат общечеловеческой рабочей силы на производство этих материальных благ.

К выводу о том, что не только материально-производительный труд создает стоимость, приходят те экономисты, которые вольно или невольно отрицают материалистическое содержание теории стоимости. Б.В. Ракитский, например, давал стоимости такое определение, которое буквально лишает ее связи с производством материальных благ. Он писал: «Стоимость — это экономическое отношение, складывающееся по поводу косвенной оценки общественной производительности, полезности и эффективности экономически обособленных видов труда. Спрашивается теперь, возникает ли такое отношение по поводу всего общественно организованного труда или же только по поводу труда, производящего материальные блага?»[15]. Несомненно, налицо отказ от материалистического построения трудовой теории стоимости. К тому же данное положение не учитывает, что экономическое отношение, по определению, есть отношение по поводу вещей, а не по поводу косвенной оценки чего бы то ни было.

Определение производительного труда как материально-производительного К. Маркс считал основополагающим определением, и труд в этом определении фигурировал в его произведениях как «производительный труд вообще»[16]. Однако, будучи капиталистически организованным, производительный труд не мог выступать только в своей основной форме, в форме материально-производительного труда. Для того, чтобы быть трудом, производящим материальные блага, он должен был в то же самое время быть трудом, производящим прибавочную стоимость. Производительный труд при капитализме выступает, следовательно, еще и в превращенной форме, в форме труда, производительного с точки зрения капитала.

Маркс отмечает, что при капитализме «понятие производительного рабочего включает в себя не только отношение между деятельностью и ее полезным эффектом, между рабочим и продуктом его труда, но также и специфически общественное, исторически возникшее производственное отношение, делающее рабочего непосредственным орудием увеличения капитала»[17]. С точки зрения капитала «лишь тот труд производителен, который производит непосредственно прибавочную стоимость, и лишь тот применяющий свою способность к труду есть производительный рабочий, который производит непосредственно прибавочную стоимость»[18].

Поскольку для того, чтобы производить прибавочную стоимость, труд должен производить стоимость и поскольку стоимость производится трудом производительным вообще, т.е. материально-производительным трудом, постольку прибавочная стоимость создается лишь материально производящим трудом. Поэтому вызывает удивление высказывание о том, что в «марксистской модели понятие труда, например, связывается не с вещественными действиями человека, а с созданием меновых стоимостей…»[19]. Ведь нельзя создавать меновых стоимостей, не преобразуя вещество природы (или не производя энергии).

Вместе с тем не всякий, а лишь капиталистически организованный материально-производительный труд создает прибавочную стоимость. Имея в виду это обстоятельство, К. Маркс в XIV главе I тома «Капитала» указывал, что сформулированное им в V главе определение производительного труда, выделенное из самой природы материального производства, суживается под влиянием капиталистических производственных отношений[20].

Создается прибавочная стоимость материально-производительным трудом, но приносить ее капиталисту может отнюдь не только материально-производительный труд. Капиталистически организованная непроизводственная сфера порождает, следовательно, еще одну форму производительного труда, когда производительным считается всякий труд, приносящий капиталисту прибавочную стоимость, независимо от того, создает он ее или не создает. Труд, непроизводительный с точки зрения капитала, может поэтому быть производительным с точки зрения отдельного капиталиста, вложившего свой капитал в непроизводственную сферу: «Актер, например, и даже клоун, является в соответствии с этим производительным работником, если он работает по найму у капиталиста (антрепренера), которому он возвращает больше труда, чем получает от него в форме заработной платы»[21].

В глазах отдельного капиталиста совершенно потеряна основа — производство материальных благ — и имеет значение лишь тот факт, приносит или не приносит ему данный труд прибавочную стоимость. Поэтому с этой точки зрения «один и тот же вид труда может быть как производительным, так и непроизводительным»[22]. Труд в сфере обращения, например, результатом которого является смена форм стоимости товаров, является производительным для торгового капиталиста, ибо он увеличивает стоимость его капитала[23], но с точки зрения промышленного капиталиста этот труд является непроизводительным, ибо он непосредственно не связан с процессом производства материальных благ — процессом, где происходит реальный метаморфоз стоимости.[24] И как бы подчеркивая еще раз, что во всех этих случаях речь идет не о производительном труде вообще и не о труде производительном с точки зрения общественного капитала, хотя бы точка зрения промышленного капиталиста и совпадала с ней, а о труде, производительном с точки зрения отдельного капиталиста, Маркс пишет: «Производительный и непроизводительный труд здесь различаются всегда со стороны владельца денег, капиталиста».[25]

Когда начинается становление непосредственно общественного производства, прекращается абсолютное господство тех превращенных форм производительного труда, которые тесно связаны с капиталистическими производственными отношениями. В результате возникает новый критерий производительного труда как труда, производительного с точки зрения непосредственно общественного производства, т.е. такого материально-производительного труда, который организован социалистически и затрачивается на социалистических предприятиях.

В переходный период, следовательно, наряду с основной формой производительного труда (основной в том смысле, что она лежит в основании всех остальных) и определяемой как материально-производительный труд, существовало еще три формы производительного труда: 1) труд, производительный с точки зрения общественного капитала (сужающий определением производительного труда вообще до границ материального-производительного труда, создающего прибавочную стоимость); 2) труд, производительный с точки зрения владельца денег, капиталиста (означающий всякий труд, приносящий капиталисту прибавочную стоимость); 3) труд, производительный с точки зрения нового способа производства (такой материально-производительный труд, который организован социалистически и затрачивается на социалистических предприятиях).

В период многоукладности экономики определение труда, производительного с точки зрения коммунистического способа производства, было гораздо более узким определением, чем основное определение производительного труда, так как значительная часть материально-производительного труда затрачивалась в капиталистически организованных, мелких крестьянских или патриархальных хозяйствах.

С преодолением многоукладности определения производительного труда, связанные с капиталистической формой ведения хозяйства, теряют свою реальную основу в экономической жизни. В социалистической экономике корни имеют лишь два определения производительного труда: труд, производительный вообще, т.е. материально-производительный труд и возникший на основе этого определения и определяемый господствующей общественной формой производства труд, производительный с точки зрения данного способа производства, т.е. материально-производительный труд в социалистически организованной системе народного хозяйства.

Расхождение между этими двумя определениями состоит лишь в том, что, согласно определению труда, производительного с точки зрения непосредственно общественного производства, производительным не является материально-производительный труд, затрачиваемый в домашнем и личном подсобном хозяйстве.

Оба определения своей главной функцией имеют отделение производства материальных благ от производства услуг и идей. С отмиранием материально-производительного труда в личном подсобном и домашнем хозяйстве эта функция становится единственной, и определения сливаются. В применении к высшей стадии коммунистической формации определение труда, производительного вообще, оказывается одновременно и определением с точки зрения господствующей формы производства. Оно регистрирует степень общественного разделения труда между трудом, непосредственно производящим материальные блага, и трудом, непосредственным и основным результатом которого являются идеи, мысли, образы, услуги.

Главный вывод, который вытекает из предыдущего — необходимость разделения всех видов общественно полезного труда на две группы, производительного и непроизводительного, диктуется историко-материалистической методологией и неразрывно связана с ней. Понятие производительного труда служит важным средством отделять производство материальных благ от производства услуг и идей и в этом своем качестве является одним из важнейших инструментов экономического анализа.

2.2 Несостоятельность расширительных трактовок производительного труда и их социальное значение

Подавляющее большинство советских экономистов к теории производительного труда подходили с пониманием необходимости и причин указанного деления на производительный и непроизводительный труд. Среди них Е. Каганов и В. Штипельман[26], Д. Правдин[27], Н.А. Цаголов[28], Т. Полякова[29], В. Лозовой[30], Д.И. Росин[31], А.Г. Корягин[32], П.И. Багрий[33] и др. Среди тех, кто не придерживался основной посылки исторического материализма, давая определение производительному труду, т.е. проводя деление на труд производительный и непроизводительный, — В.А. Медведев[34], Э.М. Агабабьян[35], Б.В. Ракитский[36], Л.С. Глязер[37] и некоторые другие. Л.С. Глязер вообще отказался от такого деления, объявляя всякий труд производительным.

П.И. Багрий писал о предтечах расширительной концепции: «Что же касается духовных отцов этой расширительной концепции, то, как мы уже упоминали, у ее истоков еще в XVII в. стояли В. Петти, Г. Кинг, П. Буагильбер и др. Ее же широкому воскрешению не столько способствовал Ж.Б. Сэй (который наряду с другими также выступал против материальной концепции А. Смита), сколько А. Маршалл. По свидетельству П. Студенского, “последний в своей книге «Экономика промышленности», опубликованной в 1879 г., а также в своих последующих работах выступил в поддержку расширенной концепции производства, и благодаря его авторитету все современные экономисты (исключая марксистов) восприняли ее”[38] »[39].

Среди отечественных экономистов, формально придерживавшихся марксизма, одними из первых выступили против деления на производительный и непроизводительный труд В. Базаров[40] и А. Богданов[41].

А. Богданов писал об определении производительного и непроизводительного труда: «Производительным трудом мы должны называть всякий труд, направленный к удовлетворению потребностей производственной системы»[42]. Этот автор отмечал также: «Классическая экономия принимала другой критерий для «производительного» или «непроизводительного» характера человеческого труда. По ее обычному определению, «производителен» только такой труд, который непосредственно воплощается в материальных продуктах: физический труд большинства современных рабочих, крестьян, ремесленников. Для тех же случаев, когда материальных продуктов из данного труда прямо не получается, а в то же время он данной системе производства объективно нужен, создается особая категория — «непроизводительного общественно полезного труда». Такова, оказывается, работа организаторская, педагогическая, транспортная, научная, литературная и т.д.».[43] А. Богданов с сожалением указывал на то, что «эти воззрения старой политической экономии не были Карлом Марксом подвергнуты той критике, которой они заслуживают: в общем, он сам их поддерживал»[44].

По Богданову «легко показать, насколько подобное разграничение нецелесообразно. Оно искусственно в самой своей основе, потому что органически-целостную систему социального труда оно разбивает на две части, реально одна без другой невозможные и немыслимые»[45]. Приведенный А. Богдановым довод, безусловно, несостоятелен. Если следовать подобному подходу, то, например, анатомия должна покончить с рассмотрением в отдельности головы и тела, поскольку тем самым она «органически целостную систему» «разбивает на две части, реально одна без другой невозможные и немыслимые».

Богданов забыл, что определения для того и существуют, чтобы отделять определяемое от всего остального, а не смешивать с ним, и вот его вывод: «В конечном итоге, разделение общественно полезного труда на «производительный» и «непроизводительный» следует отвергнуть, как бесплодное усложнение, способное только запутывать анализ. Всякий труд, удовлетворяющий общественную потребность, и, следовательно, — объективно нужный для данной экономической системы, должен быть признан производительным. Противопоставлять ему надо только социально-бездеятельное существование и разрушительный труд — общественный паразитизм и антисоциальную активность»[46].

В более поздний период рассуждения, подобные рассуждениям А. Богданова и сводящиеся к азбучному «мамы всякие нужны, мамы всякие важны», звучали, конечно, необязательно в столь простой и ясной форме. Многие авторы старались придать им ультрасоциалистическое звучание. К.К. Вальтух, например, писал: «Поскольку труд в нематериальном производстве при социализме отвечает общей цели — повышению благосостояния и свободному всестороннему развитию членов общества, он является производительным»[47].

В действительности, различая «материально-производительный труд» и «социалистический труд», можно было бы написать: «Поскольку труд в нематериальном производстве при социализме отвечает общей цели — повышению благосостояния и свободному всестороннему развитию членов общества, он является социалистическим». Подход же К.К. Вальтуха предполагает использование двух понятий для обозначения того, что при социализме труд является социалистическим и препятствует выражению менее очевидной мысли о том, что труд, непосредственно производящий материальные блага, выполняет в процессе общественного воспроизводства иную роль, нежели труд, результатом которого является идея, образ, мысль, услуга.

С позиций марксистской теории, обоснованно положение Г.Д. Подобулкина: «Одной из наиболее существенных ошибок является стремление ряда экономистов отождествить понятия «производительный труд вообще» и «труд, производящий вообще что-либо полезное». Эта точка зрения отступает от положения К. Маркса и ведет к расширительной трактовке производительного труда (С.Г. Струмилин, Арт. Адолин, Вл. Медведев, Л.С. Глязер, Б.В. Ракитский, Я. Певзнер, Л.И. Тыкоцкий и др.). К. Маркс не только не допускал такого смешения, но, напротив, неоднократно резко критиковал взгляды буржуазных экономистов, совершавших эту подмену понятий (Ж.Б. Сэя, Н. Сениора, П. Росси и др.)»[48].

Попытка отождествить производительный труд и другие виды общественно полезной деятельности встречается и в современной философской литературе. Так, В.Г. Комаров, в целом очень содержательно и интересно исследуя проблему труда, утверждал, однако: «Врач восстановил здоровье человека — что воспроизвел он? Совокупность человеческих функций, способностей — это ли не действительность, не материя и не продукт производительного труда?.. Учитель проделал труд порождения общественной материи, и, стало быть, его труд столь же материальный и производительный, как и труд хлебопашца, шахтера, пекаря, токаря и т.д.»[49]. Безусловно, человек материален, и его организм выступает материальным предметом деятельности врача. Несомненно, в результате обучения происходит социализация человека, то есть освоение им накопленных человечеством знаний и норм поведения, что способствует превращению биологической особи в общественное существо. Но это не означает, что данные виды общественно полезной деятельности равнозначны предметно-преобразовательной деятельности человека.

Человек как материальное существо отличается от предметной составляющей материального мира. Соответственно деятельность, направленная непосредственно на человека, имеет иное объективное значение, чем предметно-преобразовательная деятельность. В первом случае предполагается сохранение, восстановление или развитие умственных и физических способностей человека, определение порядка его действий, что не является производственным потреблением. Во втором случае предмет труда изменяет свою форму и в качестве продукта человеческой деятельности должен быть потреблен, что означает утрату его предметного бытия или существенных свойств. В таком отношении результаты деятельности шахтера и токаря принципиально отличаются от результатов деятельности врача, учителя или управленца.

Производительный труд и другие виды труда существенно различаются не только по результатам, но и по содержанию и условиям осуществления. Трудовая деятельность, как взаимодействие человека с природой, подчинена внешней необходимости, когда человек вынужден считаться с природными закономерностями (что, кстати, и обусловливает у человека формирование воли, концентрацию внимания и т.д.). Нередко использование природных закономерностей в процессе труда сопряжено с их неблагоприятным влиянием на человеческий организм, производственными травмами, профессиональными заболеваниями.

При отношении человека к человеку природная необходимость отступает на второй план. Режимы деятельности чаще всего не имеют здесь такой жесткой заданности, как в производительном труде. Деятельность может приносить удовлетворение ее исполнителю или сама по себе, или от непосредственного выражения ему благодарности, признания, эмоционального отклика со стороны других людей и т.д. Подобная деятельность, как правило, в меньшей степени сопряжена с негативными последствиями для человеческого организма, чем непосредственно производительная.

Так, характеризуя деятельность инженеров, менеджеров, дизайнеров, консультантов, художников и т.д. в капиталистическом обществе, Р. Райх отмечает: «Помимо прочего, такая работа приносит не только деньги. Люди, ею занимающиеся, в качестве своей самой сокровенной тайны хранят секрет того, насколько им нравится их работа. Да и многое из того, что делают, даже нельзя считать работой в традиционном смысле этого слова. Работники традиционного производства и сферы персональных услуг обречены на монотонный труд, от которого устает и слабеет тело, уменьшается независимость человека, его возможность распоряжаться самим собой. «Работа» тех, кто занимается анализом и символами, напротив, связана с разгадкой головоломок, экспериментами, играми, требует широкого общения, и при этом работник часто сам решает, что именно ему следует делать. Мало кто из занятых в традиционном производстве или сфере персональных услуг стал бы работать, если бы не нуждался в деньгах. А многие из тех, кто занимается анализом и символами, готовы «работать» даже не ради денег»[50]. Хотя указанный автор не отделяет капиталистический труд от производительного труда вообще, но все же он раскрывает существенные различия между производительным и непроизводительным трудом.

Уместно привести и следующее соображение из произведения Марка Твена — писателя, умевшего ярко выразить свое отношение к сложным общественным проблемам: «Умственный «труд» неправильно назван трудом; это удовольствие, наслаждение, и в нем самом его высшая награда. Самый низкооплачиваемый архитектор, инженер, генерал, писатель, скульптор, живописец, лектор, адвокат, депутат, актер, проповедник, работая, блаженствует, как в раю. А что сказать про музыканта, сидящего со смычком в руке посреди большого оркестра, в то время как льющиеся струи божественных звуков плещут вокруг него? Он, конечно, трудится, если вам угодно это называть трудом, но, по правде говоря, такое название — издевательство над самим понятием труда»[51].

Можно посетовать, что приведенная мысль не учитывает ответственности, свойственной перечисленным видам общественно полезной деятельности и которая плохо увязывается с «блаженством рая». Можно вспомнить и о напряжении, которое требуется от исполнителя музыкального произведения. Но в ней все же отражена специфика деятельности, непосредственно обращенной к человеку или служащей, в первую очередь, средством его самовыражения, от производительного труда в собственном смысле слова.

Проводя различие между производительным и непроизводительным трудом, уместно отметить, что импульс в превращении высокоорганизованного животного в человека исходит не из отношений между особями стада, а из его нового отношения к природе, к добыванию средств существования. Прежде, чем поддерживать здоровье человеческого организма или передавать знания, человек должен был сформироваться как человек в процессе преобразования противостоящего ему природного мира. Лишь в меру прогресса такого преобразования, то есть прогресса труда, он обретает способность лечить, обучать, управлять и т.д.

Объем общественно полезной деятельности за рамками собственно труда определяется масштабами экономии труда. Пока труд малопроизводителен, все иные виды социально полезной деятельности находятся в зачаточном состоянии. Только при достижении высокого уровня общественной производительности труда непроизводственная деятельность получает развернутый характер.

Неправомерность попыток выводить производительный характер труда из его важности, полезности, необходимости и т.д. была исчерпывающим образом раскрыта К. Марксом в его полемике против Гарнье. Имея в виду труд работников, в той или иной степени способствующих воспроизводству рабочей силы, т.е. труд врачей, учителей и т.п., Жермен Гарнье (в 1802 г.) утверждал: «И те и другие имеют конечной целью своего труда один и тот же род потребления»[52].

Вот как возразил ему К. Маркс: «Рассуждая так, придется заключить, что тот, кто ест хлеб, столь же производителен, как и тот, кто его производит. Ибо для чего производится хлеб? Для еды. Стало быть, если еда — непроизводительный труд, то почему же производительным является хлебопашество, которое служит лишь средством к достижению цели? Кроме того, тот, кто ест, производит мозг, мышцы и т.д., а разве это не также благородные продукты, как ячмень или пшеница? — мог бы спросить А. Смита какой-нибудь возмущенный друг человечества. Во-первых, А.Смит не отрицает, что непроизводительный работник производит какой-либо продукт. В противном случае он вообще не был бы работником. Во-вторых, пусть и кажется странным, что врач, прописывающий пилюли, не является производительным работником, а аптекарь, приготовляющий их, — производительный работник. Подобным же образом производительным работником является инструментальный мастер, делающий скрипку, но не скрипач, играющий на ней. Это могло бы служить доказательством только того, что некоторые «производительные работники» доставляют также продукты, единственное назначение которых — служить средством производства для непроизводительных работников. Но это не более странно, чем то, что, в конце концов, все производительные работники, во-первых, доставляют средства для оплаты непроизводительных работников, а во-вторых, доставляют продукты, потребляемые теми, кто не выполняет никакого труда»[53].

Если бы всякий труд был объявлен производительным, слово «производительный» оказалось бы ненужным и только засоряло бы язык. Такой привесок к слову «труд» мог бы иметь ценность лишь для тех, кто не знает, что труд в широком смысле, уже по самому своему понятию, есть некоторая целесообразная полезная деятельность, «производящая» что-либо, в противном случае она не называлась бы трудом. Действительный смысл предложений считать всякий труд производительным, как это наглядно продемонстрировал А. Богданов, состоит в уничтожении деления на производительный и непроизводительный труд. Такой же смысл имеет любое иное расширение определения производительного труда за рамки труда материально-производительного.

Позицию сторонников расширительной концепции производительного труда можно принять только в одном случае: если считать, что всякое расширение, даже расширение за рамки истины, есть благо. Но, как хорошо известно, понятие о благе есть понятие социально-классовое, и нетрудно определить класс, для которого выгодны отступления от историко-материалистической методологии. С его точки зрения приемлемо любое деление на производительный и непроизводительный труд, вплоть до отсутствия всякого деления, кроме такого, которое проводится по границе между материально производительным и другими видами труда.

В советской статистике труд по перевозке людей и труд по перевозке вещей попадали в разные категории: первый считался непроизводительным и не относился к производственной сфере, второй считался производительным и причислялся к ней. В связи с этим нередко возникал вопрос: «Как же так, ведь люди выполняют совершенно одинаковые операции и вдруг попадают в разные категории?»

Налицо опять забвение того принципа, согласно которому проводится деление на производительный и непроизводительный труд. Ни важность, ни характер операций не имеют к нему никакого отношения. Определяющим является та роль в процессе воспроизводства, которую выполняет данный вид труда, а роль пассажирского и грузового транспорта различны. Первый перевозит людей, второй — вещи, материальные блага. В первом случае имеет место уже акт потребления, а во втором случае продолжается материальное производство. Точно так же труд по передаче информации, связь, хотя и играет очень важную роль для управления производством, является непроизводительным. При таком определении перемещение идей не смешивается с перемещением материальных благ. А то обстоятельство, что всякая идея имеет свой материальный носитель, не должно служить основанием для отождествления ее с вещью.

Предложение объявить труд по перевозке людей производительным нельзя, однако, не признать — весьма многообещающим. Ведь в этом случае значительное увеличение производства личных автомобилей выступает как прямое расширение сферы производительного труда, и каждый владелец автомобиля, отправляясь за город, сможет наполняться гордостью за то, что он тем самым участвует в производстве. Но ничем не хуже автомобилистов мотоциклисты, велосипедисты и просто пешеходы. Всем им тоже понравится подобное расширение определения производительного труда. Еще бы! Ведь так приятно, прогуливаясь вдоль берега речки, сознавать, что тем самым ты в поте лица трудишься и этим производительным трудом увеличиваешь богатство общества.

Как только из внимания исследователя ускользает главный принцип деления труда на производительный и непроизводительный — принцип примата материального производства — так сразу начинается критерие-творчество. Мы уже познакомились с критерием полезности, нужности, с критерием косвенного воздействия на процесс воспроизводства материальных благ. Это были критерии, так сказать, качественные.

К этому списку можно прибавить еще один критерий, количественный: относить к производительному труду всякий труд, который в ходе общественного развития приобретает все больший удельный вес[54]. Но если быть последовательным, то в связи с этим следует не только весь труд в непроизводственной сфере объявить производительным, а заодно труд в сфере материального производства непроизводительным. Тот факт, что им долгое время было занято большинство работников, не должен нас останавливать, поскольку критерием является изменение удельного веса данного труда в общей массе труда общества, а удельный вес материально-производительного труда уменьшается. Полученное деление труда на производительный и непроизводительный было бы вполне применимо для марксистов: необходимую грань между производством материальных благ и производством услуг и идей оно проводит, хотя и выворачивает марксистское определение производительного труда наизнанку.

Экономисты, пытающиеся обосновать включение труда, затрачиваемого в непроизводственной сфере, в состав производительного труда, иногда ссылаются на то, что Маркс будто бы не учитывал роли науки, так как в его время она еще не получила достаточного развития. Любопытно, что эти же экономисты вовсю ссылаются на ранние работы Маркса, когда желают обосновать тезис о превращении науки в непосредственную производительную силу.

Маркс, как показывает обращение к его произведениям, отнюдь не упускал из виду той роли, которую призвана играть нематериальная сфера. Отмечая тот факт, что деятельность работников непроизводственной сферы активно влияет на труд производительных работников, Маркс указывал, что этот факт «отнюдь не уничтожает различия между производительным и непроизводительным трудом; напротив, само это различие выступает как результат разделения труда и в этом смысле способствует развитию общей производительности труда — в силу того, что разделение труда превращает непроизводительный труд в исключительную функцию одной части работников, а производительный труд — в исключительную функцию другой части»[55].

Ряд экономистов подходит к решению вопроса о производительном и непроизводительном труде «с позиций экономики будущего». Как можно, спрашивают они, сохранять различие между производительным и непроизводительным трудом или держаться определения производительного труда как материально производительного, если уже недалек тот час, когда материально производительный труд будет составлять лишь незначительную часть общественного труда?

На этот вопрос по существу ответил К. Маркс: «Страна тем богаче, чем меньше при одном и том же количестве продуктов производительное население по отношению к непроизводительному. Ведь относительная малочисленность производительного населения была бы только другим выражением относительной высоты производительности труда»[56]. Различие между производительным и непроизводительным трудом дает нам в руки, следовательно, инструмент для оценки богатства общества и с ростом общественного богатства значение этого инструмента не падает, а растет.

Экономисты, рассматривающие проблему производительного труда «с позиций экономики будущего», ошибаются не только в том, что в будущем надо будет отказаться от деления труда на производительный и непроизводительный труд. Они оказываются, к тому же, столь «логичными», что из фактов будущего хотят вывести необходимость расширения понятия производительного труда уже сегодня.

Среди советских экономистов, высказывающихся в пользу расширенной трактовки производительного труда, были и такие, которые понимали, что деление идет здесь именно на основе материалистического подхода. В.А. Медведев писал: «Труд музыканта, например, также есть воздействие его на природу с помощью определенных орудий труда — инструментов, с целью удовлетворения человеческих потребностей. Подобно тому, как электричество потребляется людьми уже в виде световых волн, музыкальные инструменты в результате труда человека превращают механическую энергию в энергию звука, в звуковые волны, которые и воспринимаются слушателем»[57].

Нечто подобное писал еще А. Богданов[58]. Снова приходится иметь дело с повторением той банальной мысли, что идеи, образы и т.п. не «перескакивают» прямо из головы в голову, а имеют какой-либо материальный носитель, причем затушевывается тот факт, что результат одних видов труда — идея, а других — вещь. По аналогии осталось только взять известную марксистскую истину о том, что познание вообще есть свойство высокоорганизованной материи, без материи не существует, и использовать эту истину как аргумент в пользу того, что познание есть акт материального производства.

Очевидно, что аргументация в пользу расширительной концепции производительного труда на удивление легковесная, поверхностная. Это заставляет усомниться в том, что в основе ее лежат чисто научные соображения. На эти же мысли наводит и продолжительная история борьбы за расширение определения производительного труда. Не может быть случайным и обилие определений производительного труда, которые выдвинули сторонники расширительной концепции. Перечислим некоторые из них[59].

1. При социализме всякий труд является производительным трудом, если отношения по участию в этом труде являются коллективными, социалистическими[60].

2. При социализме производительным является тот труд, который непосредственно или косвенно создает материальные и духовные блага, потребительные стоимости или необходимые услуги для их производства, независимо от того, создает он только необходимый или наряду с необходимым и прибавочный продукт[61].

3. Всякий полезный труд в условиях социализма есть труд производительный[62].

4. Весь труд в социалистическом обществе является производительным[63].

5. …производительный труд в социалистическом обществе — это тот труд, который служит формой движения функционирования всеобщих общественных производительных сил, используемых в интересах наиболее полного удовлетворения потребностей всего общества, планомерно организующего производство на основе общественной собственности на средства производства[64].

6. В социалистическом обществе производительным является тот труд, который основан на использовании средств производства, принадлежащих обществу (или кооперативу), непосредственно обобществлен, причем целью его выступает достижение наиболее полного удовлетворения материальных и духовных потребностей членов общества. Отсюда весь труд, занятый в сфере услуг, который входит в ассоциированный труд и подчинен этой единой цели, является производительным трудом[65].

7. Производительным трудом при социализме является непосредственно обобществленный труд на основе социалистической собственности на средства производства, занятый в планомерно организованном производстве потребительских стоимостей для удовлетворения разнообразных потребностей общества и его членов… Это относится к труду, создающему потребительные стоимости как в материальном, так и в нематериальном производстве[66].

8. В социалистической системе хозяйства все виды труда являются работой на общество, и непосредственно общественный труд является производительным трудом[67].

Для приведенных выше определений характерно, что они как бы специально придуманы только для того, чтобы включить в состав производительного труда труд непроизводительных работников. Похоже, что их авторы трудились над решением одной и той же довольно простой задачи: сформулировать определение производительного труда так, чтобы весь или почти весь труд в нематериальной сфере оказался производительным.

Разноречивость и пестрота этих определений, которые может объединить лишь неприятие определения производительного труда как труда материально-производительного, заставляет сделать вывод о том, что для их творцов самым важным было расширить определение, а как расширить — это уже не являлось столь существенным. Волей-неволей приходит на ум мысль о том, что в основе «расширенных» определений лежат отнюдь не только, не столько, а часто и совсем не научные соображения. И, действительно, ряд авторов подтвердили это в явной форме.

Я. Певзнер, например, писал, что, по его мнению, «никакие рассуждения о труде «необходимом, но непроизводительном» не могут скрыть того факта, что признание деятельности лиц, занятых в сфере обслуживания, трудом, не создающим новой стоимости, принижает их значение и может создать у широких слоев трудящихся ощущение ненужности их усилий»[68]. Может быть, Я. Певзнеру было неизвестно специально направленное против подобных взглядов замечание К. Маркса о том, что «мораль, как и «заслуга» того и другого не имеют никакого отношения к этому различению»[69].

Вряд ли это высказывание К.Маркса было не известно академику Струмилину. Он, тем не менее, писал: «Не пора ли уж признать, что любой общественно полезный труд не может быть бесплодным? Социалистический принцип распределения требует от всех сограждан работы по способностям и вознаграждения по их труду, независимо от того, в какой сфере их способности используются в плановом хозяйстве. И признание в этих условиях труда какой-либо категории работников, скажем, учителей и врачей, выполняющих свои обязанности по способностям, непроизводительным порочит не только этих работников, но и все мероприятия, умножающие и вознаграждающие такой якобы бесплодный труд»[70].

Проводимое с помощью определения производительного труда отделение материально-производительного труда от всех прочих видов труда является научным, политэкономическим делением, необходимым для пользования методом исторического материализма. Следует поэтому подчеркнуть неправомерность подхода к этому делению из соображений, как бы кого не обидеть. Чтобы не обидеть и не отказываться от научного метода, есть только один путь: разъяснять истинный, научный смысл деления на производительный и непроизводительный труд, доказывать, как это и делал Маркс, что «мораль, как и «заслуга» того и другого, не имеют никакого отношения к этому различению».

Еще один сторонник расширения определения производительного труда — Б.В. Ракитский, отмечал: «Кое-кто из экономистов никак не может преодолеть того предрассудка, будто «работники непроизводственной сферы сами не создают фонда своего существования, а получают его из фонда удовлетворения общественных потребностей»[71], образуемого при распределении национального дохода, то есть результатов труда работников материального производства. Получается так, будто работники непроизводственной сферы — иждивенцы, нахлебники работников сферы материального производства»[72]. Нет, непроизводительные работники не иждивенцы, поскольку иждивенцами называются люди неработающие и состоящие на содержании у работающих, не нахлебники, поскольку нахлебники — это люди, уклоняющиеся от общественно полезной деятельности. Но фонды своего существования работники нематериальной сферы не создают просто потому, что нельзя жить в услугах, пить идеи и питаться мыслями, потому, что ни идеи, ни услуги не являются средствами существования.

Высказывания Я. Певзнера и С.Г. Струмилина, Б.В. Ракитского раскрывают один из корней расширительной концепции. Это — привнесение в науку ничего общего не имеющих с ней критериев. Между тем научный подход требует максимума объективности. Если те или иные представители непроизводственной сферы, имеющие высшее образование, обижаются, узнавая, что их труд — непроизводительный, то отсюда вовсе не следует, что экономической науке нужно защищать заблуждения, превращаемые в критерий при осуществлении экономических исследований. Как справедливо указывал П.И. Багрий, «при социализме всякий труд является почетным и общественно полезным, независимо от того, считается ли он в научных и статистических сводках производительным или непроизводительным. Что же касается того, что ярлык непроизводительного порочит якобы труд некоторых работников непроизводственной сферы (учителей, врачей и т.д.), то лучший ответ на это дают конкретные социологические исследования. Так, по данным новосибирских социологов, непроизводительные («порочащие») профессии в области просвещения, культуры и здравоохранения по степени привлекательности для молодежи стоят намного выше других («непорочащих»), производительных профессий, таких, например, как работники промышленности, строительства или сельского хозяйства. Вполне очевидно, что выдвинутый С.Г. Струмилиным аргумент в плане социальной значимости профессий в защиту его расширительной концепции производительного труда не имеет действительной силы»[73].

К сказанному П.И. Багрием можно добавить лишь следующее. Работники, занятые производительным трудом, пользуются у большинства представителей непроизводительного труда особым уважением в силу тех дополнительных тягот, которые при нынешнем уровне развития производительных сил выпадают на их долю. Труд с объективно низким уровнем элементов творчества, труд, монотонный, мало привлекательный, недостаточно развивающий, не требующий особенно больших знаний, труд во вредных для здоровья человека условиях — это чаще производительный, чем непроизводительный труд.

Неравенство в условиях и содержании труда, которое имеет место при социализме, своей отрицательной стороной направлено в сторону производительных работников. Задача ликвидации социально-экономических различий и состоит, в частности, в том, чтобы поднять содержание и условия труда производительных работников до того уровня, который уже теперь имеет значительная часть работников, занимающихся непроизводительным трудом. Сторонники расширительной концепции выражали, следовательно, настроения части представителей непроизводительного труда, которые, не разделяя всех тех тягот, которые выпадают на долю производительных работников, желают, тем не менее, называться производительными работниками.

Сторонники расширительной концепции производительного труда пытались опереться на идею Маркса о совокупном работнике, включающем не только рабочих, но и инженерно-технических работников. Между тем подобное прочтение данной идеи, по сути, некорректно. В научной литературе справедливо отмечалось: «При внимательном изучении высказываний К. Маркса о «совокупном работнике» (или «совокупном рабочем») можно убедиться в том, что это понятие использовалось для определения всей совокупности работников, участвующих в производстве материального продукта, всего комбинированного производственного персонала предприятия, который работает в условиях кооперации и технологического разделения труда. Употребляя в этом смысле, а также в качестве олицетворения субъекта производства понятие «совокупный рабочий», К. Маркс указывал на внутреннюю социальную неоднородность комбинированного производственного персонала предприятия. Рассматривая, например, инженеров в качестве производительных работников, К. Маркс абстрагировался от конкретного содержания труда инженерно-технического персонала, от места и роли этого персонала в общественном разделении труда, в его организации, от различий между ним и рабочими в культурно-техническом уровне, от тех признаков, по которым инженерно-технические работники в социальном отношении отличаются от рабочего класса как один из отрядов интеллигенции[74].

К. Маркс прямо указывал на социальную неоднородность тех, кого он относил к наемным работникам: «Характерную черту капиталистического способа производства составляет как раз то, что он отрывает друг от друга различные виды труда, а стало быть, разъединяет также умственный и физический труд — или те виды труда, в которых преобладает та или другая сторона, — и распределяет их между различными людьми. Это, однако, не мешает материальному продукту быть продуктом совместного труда, овеществляться в материальном богатстве; с другой стороны, это разъединение нисколько не мешает также и тому, что отношение каждого из этих людей в отдельности к капиталу неизменно остается отношением наемного работника, отношением производительного рабочего в этом специфическом смысле»[75].

В приведенном высказывании — суть взглядов К. Маркса на то, в каком специфическом смысле можно рассматривать инженерно-технических работников как производительных рабочих и в чем состоит их социальное отличие от рабочего класса по содержанию труда, по месту в общественном разделении труда. Если при характеристике технологического разделения труда Маркс включает инженерно-технический персонал предприятий в состав «совокупного рабочего» (точнее, «совокупного работника»), то при рассмотрении социального разделения труда он четко разграничивает его и рабочих, вскрывает существующие при капитализме социальные противоположности и различия между людьми умственного и физического труда».[76]

Оперирование понятием совокупного работника для отказа от точного определения производительного труда связано с элементарными ошибками в логике. Принимая за посылку, что труд совокупного работника является производительным, подобные авторы тем самым как бы признают определение производительного труда как труда, непосредственным результатом которого являются материальные блага. Но затем вывод, сделанный в отношении целого применяют по отношению к части, недопустимости чего учат в любой школе. Тем самым они вступают в противоречие с определением, которым они только что пользовались, поскольку ни труд научно-исследовательских работников, ни труд инженерно-технических работников не имеет своим непосредственным результатом материальные блага.

Труд совокупного рабочего производительный не потому, что в состав его входит ИТР и научная интеллигенция, а именно вследствие абстрагирования от этого состава, в силу представления целой совокупности работников, между которыми разделен труд, в виде одного работника. Тогда непосредственным результатом его труда будут являться материальные блага, и на основании определения производительного труда его труд можно считать производительным, но только его как целого, а отнюдь не какой-либо его части.

В свое время давалось следующее весьма важное разъяснение, ставящее заслон спекуляциям с «совокупным рабочим»: «Известно, что немецкое слово “Arbeiter” имеет двоякое значение: одно из них — “рабочий”, второе — “работник”. В русском переводе “Капитала” немецкий термин “Gesamtarbeiter” переведен как “совокупный рабочий”. В то же время в тщательно отредактированном лично К. Марксом французском издании “Капитала”, которое, по его словам, “имеет самостоятельную научную ценность наряду с оригиналом, и потому им должны пользоваться и читатели, знакомые с немецким языком”[77], термин “Gesamtarbeiter” во всех случаях переводится как “le travailleur collectif” (“совокупный работник”), а понятие “рабочий класс” переводится как “la classe ouvriere”»[78].

Пора ответить на вопрос, естественный при следовании научной методологии: «Кому данная идея выгодна?» — Идею, таким образом, требуется свести к объективным экономическим интересам классов и абстрагироваться от того, чем руководствуются люди, выдвигающие и поддерживающие эту идею. Необходимо, следовательно, рассмотреть классовое содержание расширительной трактовки производительного труда.

Если взять ленинское определение классов, то среди классовых признаков мы найдем «место в исторически определенной системе общественного производства» и «роль в общественной организации труда». Определение производительного труда как труда материально-производительного, разграничивающее людей, производящих данные блага и людей, производящих идеи и услуги, проводит, следовательно, классовую границу между людьми, отделяя, в частности, от рабочего класса слой интеллигенции и служащих. Поэтому попытки расширить данное определение, представить границу между трудом по производству материальных благ и трудом по производству услуг и идей как несуществующую, являются попытками размыть границы рабочего класса, затушевать классовые различия.

Подобные «нововведения» могут быть выгодны какому угодно классу, но только не рабочему, который заинтересован в прояснении социально-классовых различий, ибо он наиболее заинтересованный сторонник построения бесклассового общества, в котором обеспечивается полное благосостояние и свободное всестороннее развитие всех членов общества.

Показательно в этом отношении позиция фон Крокова, опубликованная в респектабельной немецкой газете «Die Welt». Противопоставляя нынешнее общество прежнему, в котором «низы» неустанно трудились, а «верхи» — располагали досугом, фон Кроков пишет: «Сегодня все в точности наоборот. «Вверху» стоят те, кто жалуются на свою 70-часовую рабочую неделю и деловой календарь, заполненный на месяцы вперед; в середине находятся те, кому профсоюзы обеспечили 35-часовую рабочую неделю; «внизу» группируется все возрастающая армия частично занятых, безработных и трудоспособных пенсионеров»[79].

Итак, если верить автору статьи, основные тяготы современного производства приходятся на «верхи», на крупнейших частных собственников, и тех, кто управляет в интересах таких собственников. Для этого, правда, требуется умолчать о том, что рабочая неделя в 35 часов — это время производительного труда, осуществляемого в интересах не самих работников, а частных собственников средств производства; 70 же часов управленческой деятельности осуществляются за рамками «царства необходимости», то есть собственно материального производства, и представляют собой использование времени, высвобожденного из сферы материального производства для осуществления более содержательной деятельности в своих частных интересах.

Из сказанного следует, что сторонники расширительной концепции производительного труда, хотят они этого или не хотят, вступают в конфликт с историческим материализмом, игнорируют факт воплощения интересов общественного развития в коренных интересах рабочего класса. Определение же производительного труда как труда материально производительного, т.е. как труда, непосредственным и основным результатом которого являются вещь, энергия или их перемещение, адекватно историческому материализму, дает ключ к научному пониманию той социальной силы, которая олицетворяет общественный прогресс в современную эпоху.

Г л а в а III

Примат производства
и трудовая теория стоимости

ешающая роль производства материальных благ во всем процессе общественного воспроизводства проявляется по отношению к самым различным явлениям и сферам общественной жизни, в том числе по отношению к сфере обмена.

Выражением этой зависимости сферы обмена от сферы производства является тот факт, что стоимость создается в производстве, а обмен, распределение и потребление не могут изменить ее величины, за исключением тех случаев, когда имеет место порча или уничтожение потребительных стоимостей, являющихся носителями стоимостей. Выражающая эти факты экономической действительности трудовая теория стоимости является одной из основ марксистской экономической теории, а ее истинность — одним из самых твердых доказательств справедливости основного тезиса исторического материализма об определяющей роли производства и воспроизводства материальных благ в жизни человеческого общества.

К сожалению, не все экономисты видели, к примеру, ту связь, которая существует между принципом примата производства и трудовой теорией стоимости. В итоге выдвигались предложения по «совершенствованию» этой теории, которые не только не считались с истинным содержанием трудовой теории стоимости, но и были направлены против основной посылки исторического материализма, что лишало экономические исследования надежной методологической основы.

Что происходит, когда ремесленники берутся подправлять или, чего доброго, дописывать полотна гениальных художников? Реставраторам приходится брать скребок и снимать слой поздних красок. Впрочем, всякое сравнение хромает: трудовая теория стоимости — не музейный экспонат, а современный метод экономических исследований.

Выше рассматривались попытки отрицать материалистический характер трудовой теории стоимости, пересмотреть ее путем применения понятия стоимости не только к материальным благам, но также и идеям и услугам различного рода, ко всему, что можно считать результатом человеческой деятельности или даже только деятельностью.

Теперь речь пойдет о таких видоизменениях в построении трудовой теории стоимости, которые делают величину стоимости материальных благ зависящей не только от труда, затраченного в сфере материального производства производительными работниками, но и от самых различных факторов, ничего общего с материальным производством не имеющих. Тем самым разрывается связь теории стоимости с основной посылкой исторического материализма о примате производства материальных благ, трудовая теория стоимости превращается в разновидность теории спроса и предложения, с элементами теории факторов производства.

Здесь мы рассмотрим три направления попыток пересмотреть трудовую теорию стоимости: одно наиболее серьезное (см. 3.1), одно, связанное с некорректным использованием математического аппарата (3.2), и одно экстравагантное, представляющее подрыв трудовой теории стоимости изнутри (3.3).

3.1. О «новом» определении
общественно необходимых затрат труда

Введенное Марксом в I томе «Капитала» понятие количества труда, общественно необходимого для производства товара[80], по единодушному признанию экономистов развивалось и в следующих томах этой работы.

Для одних экономистов, однако, это признание означает, что данное понятие в дальнейшем было поставлено в связь с новыми более сложными явлениями и использовано для их объяснения. Была показана роль понятия «общественно необходимый труд» в раскрытии все более усложняющегося механизма капиталистической экономики и, в частности, его роль в объяснении механизма ценообразования и распределения общественного труда по отраслям общественного производства и т.д. Тем самым углублен и развит качественный смысл понятия при том, что количественной характеристикой этого понятия всегда были и остаются средние затраты.

Для других экономистов признание того, что понятие общественно необходимого количества труда развивалось, равносильно признанию изменения и количественной определенности этого понятия[81]. При этом последние связывают свой отказ от понимания общественно необходимых затрат как средних затрат с тем, что такое понимание якобы не позволяет объяснить некоторые новые факты, в частности, воздействие на производство структуры общественных потребностей.

С учетом сказанного следует показать, что понимание общественно необходимых затрат труда (о.н.з.т.) как средних затрат может быть с успехом использовано для объяснения этих фактов, и напротив, отказ от такого понимания о.н.з.т. ведет на деле к отказу от трудовой теории стоимости и переходу на позиции теории спроса и предложения.

Величина стоимости товара определяется количеством труда, общественно необходимого для его производства. Следовательно, общественно необходимые затраты труда неразрывно связаны с этой категорией. То или иное понимание о.н.з.т. отражается немедленно и на понимании стоимости.

Закономерная основа цены — стоимость при простом товарном производстве была центром тяготения цен. Ее всестороннее исследование вполне отвечало целям, которые ставил Маркс, работая над «Капиталом»: раскрыть законы возникновения, развития и гибели капиталистического общества. С этих позиций следует рассматривать и категорию о.н.з.т. Следует видеть в о.н.з.т. не величину, определяющую любое колебание цен, а величину, определяющую закономерную основу цен — стоимость[82].

Важные характеристики категории о.н.з.т. можно получить, отталкиваясь от простого примера. Предположим, спрос на обувь в обществе простых товаропроизводителей — 100 тыс. пар, а о.н.з.т. на 1 пару — 10 часов. Что произойдет, если обуви будет произведено больше или меньше, чем требует спрос? Прежде чем ответить на этот вопрос, зададимся другим. Каков смысл выражения «общественный спрос на обувь — 100 тыс. пар»? Ведь если спрос эластичен, то величина спроса зависит от цены предлагаемого товара — чем выше цена, тем меньше спрос, и наоборот, чем ниже цена, тем больше спрос.

Какой же смысл мы вкладываем тогда в выражение «спрос на обувь — 100 тыс. пар»? Мы подразумеваем, спрос не при всякой цене, а при той, которая устанавливается в случае, когда производство пропорционально. Мы подразумеваем, следовательно, спрос при цене, стоящей на уровне стоимости. Говорить же о спросе на товар, не указывая или не подразумевая никакой цены, — бессмысленно. Итак, если уточнить одно из условий нашего примера, оно будет выглядеть следующим образом: по стоимости может быть продано не более 100 тыс. пар обуви.

Предположим, что необходимые пропорции производства нарушены только со стороны производителей обуви и фактически произведено 120 тыс. пар обуви. Известно, что по цене, стоящей на уровне стоимости (о.н.з.т. на одну пару — 10 часов), может быть продано только 100 тыс. пар. Следовательно, вся выпущенная обувь может быть продана только по более низкой цене. Снизить цену заставит производителей конкуренция. Если считать для простоты, что снижение цены происходит пропорционально увеличению предложения, то за все 120 тыс. пар обуви производители смогут выручить лишь столько, сколько бы они выручили при продаже 100 тыс. пар стоимости.

Поскольку 10∙120000 часов труда принесли производителям столько же, сколько могли бы принести 10∙100000 часов (если бы предложение было в размере 100 тыс. пар), то для производителей 10∙20000 часов оказалось затраченным впустую рабочим временем. Правда, отсюда не следует, что это время оказалось затраченным впустую с точки зрения потребителей. Они приобрели обуви на 20 тыс. пар больше и реализуют теперь ее потребительную стоимость. Поскольку цена одной пары обуви оказалась 10∙=10∙часов, т.е. всего стоимости, то, хотя о.н.з.т. на одну пару обуви 10 часов, производители выручат лишь этой величины.

Это приведет к тому, что часть производителей обуви перейдет в те отрасли, где цены позволяют получать за свой труд сполна, предложение обуви упадет. Предположим, оно упало до 80 тыс. пар, т.е. всего затрачено 80000∙10 рабочих часов. Мы знаем, что даже 100 тыс. пар может быть продано по еще более высокой цене. Если считать, что цена увеличилась пропорционально сокращению предложения, то производители повысят цены до 10∙=10∙часов рабочего времени. В этом случае уровень цены поднялся выше общественно необходимых затрат.

Такие колебания будут продолжаться и в дальнейшем. Причем, мы имеем два вида колебаний: цена пары обуви будет колебаться около 10-часового уровня, а общая сумма рабочего времени, затраченного на производство обуви (в первом случае это 1200000 часов, во втором 800000 часов), будет колебаться около необходимого пропорционального количества общественного рабочего времени, «выделенного» обществом на производство обуви — около величины в 1 млн. часов.

Поскольку 10 часов, — средние затраты, — оказываются центром колебаний цен, то по самой сути дела они и должны считаться определяющими величину стоимости (ту величину, около которой в простом товарном производстве колеблются цены). О.н.з.т. на производство единицы продукта не зависят, следовательно, от потребностей. Зато от потребностей зависит вся сумма рабочего времени, выделенная на производство обуви. Действительно, объем потребностей в товаре является одним из факторов, формирующих спрос на товар (два других важнейших фактора — цены и доходы).

С увеличением потребности в обуви возрастет спрос на нее, и по стоимости можно будет продать уже не 100 тыс., а, скажем, 150 тыс. пар обуви. Тогда, если общественно необходимые (средние) затраты на 1 пару составляют по-прежнему 10 часов труда, цены снова будут колебаться около этой величины. Но общая сумма рабочего времени, затраченного обществом на производство обуви, будет колебаться уже около 150000∙10=1,5 млн. часов, поскольку теперь эти 1,5 млн. часов определяют необходимо пропорциональное количество труда, выделяемое обществом на производство обуви.

С соответствующими модификациями то же рассуждение может быть проделано и для случая капиталистического производства. Там общественный спрос определяется числом товаров, которое может быть продано по цене, стоящей на уровне модификации стоимости. Колебания всей суммы рабочего времени происходит около величины, полученной умножением объема общественного спроса и величины о.н.з.т. для производства единицы продукта. Цены колеблются не около величины о.н.з.т. на производство товара, а около величины, соответствующей модификации стоимости.

Маркс во втором томе «Капитала» предупреждал от того «ошибочного представления, согласно которому меновая стоимость равна стоимости и форма стоимости есть сама стоимость; следовательно (согласно этому представлению. — А.З., М.П.), товарные стоимости не могут сравниваться, если они активно не функционируют как меновые стоимости, т.е. если их невозможно действительно обменять друг на друга»[83].

Меновая стоимость выступает как то действительное отношение, в котором обмениваются товары. Если считать, что стоимость товара определяется средними затратами труда на его производство, или, иначе, что определением о.н.з.т.[84] служат средние затраты, то совсем не обязательно считать, что меновая стоимость тоже определяется средними затратами.

Меновая стоимость — то отношение, в котором действительно обмениваются товары, может определяться, например, по худшим условиям производства, или, при фиксированном предложении, зависеть от спроса, от потребностей. Меновая стоимость и стоимость относятся друг к другу как явление и сущность. Поэтому неверно было бы переносить свойства меновой стоимости на саму стоимость и ставить стоимость в зависимость от спроса, от потребностей. Это значило бы сойти с позиций сторонника монистической трудовой теории стоимости и сделать шаг в сторону теории спроса и предложения.

Другое дело меновая стоимость или цены. Цены при данном предложении зависят, конечно, от потребностей, от платежеспособного спроса, и только за достаточно длительный промежуток времени при условии свободного производства материальных благ сводятся к своей основе — стоимости для простого товарного производства или модификации стоимости для капиталистического товарного производства.

В третьем томе «Капитала» Маркс писал: «Если это разделение (труда внутри всего общества. — А.З., М.П.) пропорционально, то продукты различных групп продаются по их стоимости (при дальнейшем развитии по их ценам производства) или же по ценам, которые суть модификации этих стоимостей, соответственно цен производства, определяемых общими законами. Закон стоимости в действительности проявляется не по отношению к отдельным товарам или предметам, но каждый раз по отношению ко всей совокупности продуктов отдельных сфер производства; так что не только на каждый отдельный товар употреблено лишь необходимое рабочее время, но и из всего общественного рабочего времени на различные группы употреблено лишь необходимое пропорциональное количество».[85]

В соответствии с приведенным здесь высказыванием Маркса назовем необходимым пропорциональным количеством продуктов данной товарной группы такое количество, которое производится, когда разделение труда внутри общества пропорционально и на различные товарные группы употреблено необходимое пропорциональное количество всего общественного рабочего времени.

В этом случае продукты различных групп продаются по их стоимостям (при дальнейшем развитии по их ценам производства). Следовательно, если пропорциональность нарушена за счет несоответствия производства платежеспособной потребности только по данной товарной группе, то необходимое пропорциональное количество продуктов данной товарной группы может быть исчислено как максимальное количество продуктов этой группы, которое удалось бы продать по стоимости (по цене производства). Воспользуемся этим замечанием и покажем, что для понимания приведенной выше выдержки из III тома «Капитала» вовсе не требуется отказ от определения о.н.з.т., данного Марксом в I томе.

Рассмотрим сначала простое товарное производство. Обозначим о.н.з.т. на производство некоторого товара (в смысле определения, данного Марксом в I т. «Капитала») через p. Пусть n — наибольшее количество этого товара, которое может быть поглощено рынком по цене, равной р, т.е. n — необходимое пропорциональное количество товара (спрос, соответствующий цене, установленной на уровне о.н.з.т.).

Пусть m — число действительно выпущенных товаров. Если m≠n, то говорим, что наблюдается непропорциональность в производстве товаров и на всю совокупность товаров рассматриваемого вида затрачено больше (при m > n) или меньше (при m < n) общественного рабочего времени, чем необходимое пропорциональное количество. То есть pm > pn или pm < pn, соответственно наблюдается отклонение меновых стоимостей от стоимостей, определенных о.н.з.т. в марксовом понимании (средние затраты).

Это отклонение вынуждает к уменьшению или увеличению объема производства m данного продукта до тех пор, пока не будет достигнута пропорциональность, то есть пока m не станет равным n, (где n — общественный спрос на продукцию данного вида), и пока меновая стоимость (как величина, вместе с которой колеблются цены) не станет равной стоимости − закономерной основе цены. Раз m станет равным n, то на производство всей массы данного продукта будет затрачено pm = pn общественного труда, т.е. необходимое пропорциональное количество, отвечающее общественной потребности.

Отклонение меновой стоимости от стоимости происходит всякий раз, когда продукта произведенного больше или меньше, чем необходимо для удовлетворения закономерного спроса (m > n или m < n), то есть когда на всю массу продукта затрачено общественно необходимое количество pn, определяемого платежеспособной общественной потребностью и затратами труда р на единицу продукта. Это отклонение вызывает всегда обратное движение цен (посредством сокращения или расширения производства), направленное к устранению первоначального отклонения[86]. Таким образом, общественно необходимое рабочее время pm, затраченное на всю массу продукта, постоянно стремится к необходимо пропорциональному количеству его pn.

В этом смысле и можно говорить что «закон стоимости в действительности проявляется не по отношению к отдельным товарам или предметам, но каждый раз по отношению ко всей совокупности продуктов отдельных обособившихся благодаря разделению труда общественных сфер производства; так что не только на каждый отдельный товар употреблено лишь необходимое рабочее время, но и из всего общественного рабочего времени на различные группы употреблено лишь необходимое пропорциональное количество»[87].

В самом деле, мы видели, что не только на каждый отдельный товар употребляется в среднем лишь общественно необходимое рабочее время (раз о.н.з.т. определяются как средние затраты), но и на различные группы товаров, если взять достаточно большой промежуток времени, употребляется лишь необходимое пропорциональное количество общественного труда. Последнее следует из того, что рабочее время, затраченное на эти группы, как было показано, постоянно стремится к необходимому пропорциональному количеству.

Закон стоимости для простого товарного производства означает, что цена стремится к стоимости. Это обеспечивается стремлением для каждой группы товаров m к n, следовательно, pm стремится к pn, а при m = n для каждой группы товаров pm = pn, т.е. «из всего общественного рабочего времени на различные группы употреблено лишь необходимое пропорциональное количество»[88].

Заметим, что количество товара n, которое может быть продано по цене p, стоящей на уровне стоимости, вообще говоря, зависит не только от интенсивности потребностей в продуктах данного вида и о.н.з.т. на производство единицы продукта. Поскольку речь идет о платежеспособном спросе, это количество зависит и от о.н.з.т. на производство всех других продуктов, и от интенсивности потребностей в этих продуктах. Однако при данных затратах о.н.з.т. на все виды продуктов и при данных потребностях в других, когда распределение доходов неизменно, спрос n на рассматриваемый продукт есть функция только потребностей в этом продукте.

Закон стоимости, вынуждая фактически выпущенное количество продуктов m стремиться к n, осуществляет тем самым учет потребностей. Стремление всего общественно необходимого труда, затраченного в отрасли, к необходимому пропорциональному его количеству pn обеспечивает, следовательно, регулирование распределения труда между отраслями в соответствии с потребностями в продуктах этих отраслей.

Как видим, для получения этого вывода нам вовсе не потребовалось отказываться от определения о.н.з.т., данного Марксом в I томе «Капитала». Напротив, мы это определение существенно использовали при нахождении необходимого пропорционального количества труда, которое выделяется обществом для производства продукта в соответствии с общественной потребностью.

Эти выводы получены при рассмотрении простого товарного производства, но почти буквально все может быть повторено и для другого рассматриваемого Марксом случая, когда имеется модификация стоимости. Пусть о.н.з.т. (в смысле определения, данного Марксом, см. т. I «Капитала») на производство единицы товара равны р, то есть стоимость продукта равна р. Предположим, что q — закономерный уровень цены, соответствующий модификации стоимости. Обозначим через n максимальное количество продукции, которое может быть поглощено рынком по цене q. Это n теперь будет определять необходимое пропорциональное количество pn общественного рабочего времени, которое может быть употреблено на всю массу рассматриваемого товара в соответствии с общественным спросом. Закон стоимости здесь действует так, что меновая стоимость (как величина, вместе с которой колеблются цены) стремится к q. Это осуществляется при стремлении действительно выпущенного количества данного товара к n. Ясно, что вместе со стремлением m к n происходит и стремление pm к pn. И в этом случае закон стоимости проявляется так, что «из всего общественного рабочего времени на различные группы употреблено лишь необходимое пропорциональное количество»[89].

Таким образом, утверждение о том, что на каждую сферу производства должно выделяться необходимое пропорциональное количество всего общественного рабочего времени, является прямым выражением закона стоимости. Ведь из утверждения о том, что количество выпущенной продукции стремится к количеству, при котором цена устанавливается на уровне стоимости (или модификация стоимости), немедленно следует, что общественно необходимое рабочее время, затраченное на всю массу каждого вида продукции, стремится к необходимому пропорциональному количеству. Это количество зависит в свою очередь от величины платежеспособной общественной потребности и о.н.з.т. на производство единицы продукта.

Выясним теперь, можно ли без ущерба для трудовой теории стоимости считать, что категория о.н.з.т. не только развивалась в качественном отношении, но изменила и свою количественную определенность. Сторонники такой точки зрения считают, что если товара произведено больше, чем необходимое пропорциональное количество, то только та сумма труда, которая затрачена на производство продуктов, количественно соответствующих общественной потребности, создает стоимость. В.В. Новожилов пишет, например: «Качественное и количественное соответствие товара потребности в нем есть необходимое условие, чтобы затрачиваемый на него труд создавал стоимость»[90].

Посмотрим, какое же определение в таком случае должен получить общественно необходимый труд, затраченный на производство единицы товара, что за ним стоит. Если товаров некоторого вида произведено больше, чем необходимое пропорциональное количество, то нам предлагают считать труд, затраченный на производство товарного излишка, не создающим стоимости. Тогда стоимость всех выпущенных продуктов данного вида определяется общественно необходимым трудом, затраченным только на необходимое пропорциональное количество товаров.

Разделив так определенную стоимость всех выпущенных товаров на число этих товаров, мы получим стоимость единицы. Стоимость единицы товара в свою очередь определяется общественно необходимым трудом на производство товарной единицы. Следовательно, общественно необходимый труд на производство товарной единицы тоже есть частное от деления общественно необходимого труда, затраченного для производства необходимого пропорционального количества товаров, на общее количество выпущенных товаров (1). Но общественно необходимый труд, затраченный на производство необходимого пропорционального количества товаров, определяется, с другой стороны, как сумма общественно необходимых затрат на единицу тех продуктов, которые входят в необходимое пропорциональное количество (2).

Мы получили противоречие, так как общественно необходимый труд на производство необходимого пропорционального количества товаров, с одной стороны (см. (1)), равен сумме о.н.з.т. всех товаров, а с другой стороны, (см. (2)) только тех, которые входят в необходимое пропорциональное количество.

От этого противоречия, не отступая от рассматриваемой точки зрения, можно избавиться, если пропорциональность производства мерить с помощью общественно необходимых затрат в том значении, какое им придавал Маркс в I томе «Капитала», но не считать их при этом о.н.з.т. За величину о.н.з.т. тогда придется принять величину, предлагаемую Е.Г. Ясиным, полученную путем деления общественно необходимого труда в марксовом понимании, затраченного для производства необходимого пропорционального количества продуктов, на количество всех выпущенных продуктов данного вида. Эта величина предлагалась Е.Г. Ясиным[91] в качестве величины, определяющей стоимость. Чтобы понять, к чему приводит такое понимание количественной стороны о.н.з.т., представим выдвинутый Е.Г. Ясиным метод определения о.н.з.т. подробнее.

Обозначим через р — о.н.з.т. на производство единицы продукта, т.е. р — величина, полученная в соответствии с определением, данным Марксом в I т. «Капитала». Пусть n — максимальное число продуктов данного вида, которое может быть продано по стоимости, а m — действительно выпущенное количество продуктов.

Тогда о.н.з.т. на одну товарную единицу в определении Е.Г.Ясина есть частное от деления необходимого пропорционального количества рабочего времени pn, выделенного обществом для производства продуктов данного вида, на общее количество выпущенных продуктов m. Если обозначить эти затраты через , то . Ясно, что совпадет с р только при m=n.

Итак, общественно необходимыми затратами труда на единицу товара предлагается считать , а не р, соответственно — что именно определяет стоимость товара, а не р. Но зависит не только от труда р, но и от спроса (n) и предложения (m) (ведь ). Таким образом, стоимость представляется зависящей от спроса и предложения. «Более развитое выражение о.н.з.т.» оказывается на деле отголоском теории спроса и предложения.

Если бы было сказано, что , т.е. затраты труда по условиям потребления, определяют меновую стоимость при данном предложении, то это не подрывало бы трудовой теории стоимости, поскольку меновая стоимость не равна стоимости. И действительно, тогда сужение спроса означало бы понижение не стоимости, а меновой стоимости ниже р и понижение цен, расширение спроса — повышение меновой стоимости и цены выше р.

Но вся беда в том, что по условиям потребления предлагают определять именно стоимость. В зависимость от рынка, от спроса и предложения ставится не цена, не меновая стоимость, а стоимость. Такое толкование общественно необходимых затрат, лежащих в основе стоимости, отрицает ядро трудовой теории стоимости. Хороша была бы стоимость, которая все время скачет из-за того, что случайно выпускается больше или меньше продуктов (m), сужается или расширяется спрос (n), вопреки тому, что не изменились ни условия производства, ни его технология, ни производительность труда.

К сожалению, забвение примата производства проявилось и в книге В.С. Дунаевой[92]. В.С. Дунаева на стр. 12 правильно указывает, что «субстанцией стоимости служит труд, а не потребительная стоимость», а на стр. 16 вдруг оказывается, что «величина стоимости товара зависит от признания его общественной полезности». Последнее утверждение находится в вопиющем противоречии с марксистской методологией, в чем мы можем убедиться с помощью самого же критикуемого автора. «Важнейшим условием общественного признания вещи, — пишет В.С. Дунаева, — является количественное соответствие массы произведенных продуктов данного вида величине общественной потребности в них»[93]. Под этим В.С. Дунаевой подразумевается соответствие предложения спросу. Именно спросу, поскольку, по словам самой же В.С. Дунаевой, общественная потребность в товаре формируется и под воздействием таких факторов, «как уровень доходов населения, соотношение цен на различные товары и т.п.»[94]. Итак, «величина стоимости товара зависит от признания его общественной полезности», признание его общественной полезности — от спроса и предложения, величина стоимости товара зависит, следовательно, от спроса и предложения — совсем не новая теория.

Теперь можно по достоинству оценить высказывание одного из сторонников «развитого» толкования о.н.з.т. И. Рахмута (Румыния): «Общественно необходимое рабочее время и, следовательно, стоимость товара образуется и в зависимости от меры, в которой совокупность товаров какой-то категории обеспечивает потребности всего общества в этом товаре»[95]. Это высказывание свидетельствует о том, что в определении стоимости И. Рахмут порывает с принципом примата производства, порывает с монизмом трудовой теории стоимости и, включая меру удовлетворения общественных потребностей в число факторов, определяющих величину стоимости товара, становится на почву экономического дуализма.

Теперь понятно, почему эту же точку зрения защищал экономист К. Шрам (в книге «Основы экономической науки», СПб, 1899 г.). «Этот автор с определенностью, не допускающей никаких кривотолков, утверждает, что для того, чтобы мы назвали трудовые затраты общественно необходимыми, совершенно недостаточно, чтобы эти затраты соответствовали средним условиям общественной техники, − требуется также, чтобы это время было необходимым с точки зрения общественной потребности»[96].

Экономисты, понимающие развитие категории о.н.з.т. не только как ее качественное развитие, но и как изменение количественной определенности данной категории, стали жертвами целого ряда ошибок и недоразумений. Некоторые из них не заметили за рассуждениями о «трудовых затратах» теорию спроса и предложения. Но этого могло и не произойти, если бы не смешение меновой стоимости и стоимости и если бы не смешение экономического термина «общественно необходимые затраты труда на производство товара» и выражения «затраты труда, необходимые обществу».

Те затраты труда, которые пошли на производство продуктов, количественно соответствующих общественному спросу, мы вправе называть необходимыми обществу, необходимыми по условиям спроса, по условиям потребления и т.д. Сохраняя то же значение, мы можем сказать про них: общественно необходимые затраты. Но здесь последние три слова рассматриваются не как специально определенный экономический термин, а в соответствии с их буквальным смыслом.

Точно так же мы вправе те затраты труда, которые пошли на продукты, превышающие общественный спрос, не считать необходимыми обществу или, переставляя слова и сохраняя смысл, не считать общественно необходимыми. При этом единственный смысл, который мы вкладываем в эти выражения: данные затраты труда обществу нужны или не нужны, смогут продавцы реализовать в обмене рыночную стоимость[97] товаров или не смогут.

Другое дело — экономический термин «о.н.з.т. на производство товара». Смысл любого экономического термина, в том числе и этого, должен быть специально определен. Определение этому термину было дано Марксом в I томе «Капитала» и говорит о том, сколько в среднем абстрактного труда требуется обществу для производства данного товара. Совершенно очевидно, что и для тех единиц товара, которые превосходят необходимое пропорциональное количество или вообще остаются за пределами платежеспособного спроса, может быть поставлен вопрос, сколько труда в среднем требуется для их изготовления, или, используя соответствующий экономический термин, какова величина общественно необходимых затрат труда на их производство. Здесь о.н.з.т. используются уже как экономический термин, а не как смысловое выражение, значение которого складывается из значений входящих в него слов.

И. Рахмут был бы совершенно прав, говоря, что «общественно необходимое время работы формируется и в зависимости…от структуры совокупного общественного продукта, и от меры, в которой эта структура покрывает структуру общественных потребностей», если бы и продолжал говорить о времени работы, необходимом для выпуска продукта в количестве, которое требуется обществу. Однако он спутал это выражение с термином «общественно необходимое рабочее время» и, следовательно, «стоимость товара образуется в зависимости от меры, в которой совокупность товаров какой-то категории обеспечивает потребности всего общества в этом товаре»[98]. Вместо трудовой теории — экономический дуализм, несовместимый с принципом примата производства.

Поясним значение еще одной выдержки (из X гл. III тома «Капитала»), наводившей на мысль об изменении количественной определенности о.н.з.т.

«…Раз определенный товар произведен в количестве, превышающем наличную общественную потребность, часть общественного рабочего времени оказывается растраченной попусту, и вся масса товаров представляет тогда на рынке гораздо меньшее количество общественного труда, чем то, которое в ней действительно заключается… Поэтому эти товары должны быть проданы ниже их рыночной стоимости, а часть их и вовсе не может быть продана»[99].

Как видим, Маркс в приведенной выше выдержке из тома III «Капитала» отнюдь не вводит измененного определения общественно необходимого труда или стоимости. Он показывает, что отклонение величины предложения товаров от необходимого количества неразрывно связано с отклонением всей суммы затраченного на эти товары общественного рабочего времени от необходимого пропорционального количества. Это влечет за собой отклонение цены от рыночной стоимости или даже уничтожение части продукции.

По форме высказывание Маркса построено так, что непосредственной причиной отклонения цен от рыночной стоимости кажется только непропорциональность в затратах общественного рабочего времени. Но дело в том, что факт непропорциональности в количествах продукции каждого вида эквивалентен факту непропорциональности в распределении общественного рабочего времени по соответствующим отраслям. Как из первого следует второй, так и из второго следует первый. Поэтому каждый из них можно назвать причиной отклонения цен от рыночной стоимости. А на рынке причиной выступает только непропорциональность в количествах произведенных товаров, поскольку связь потребностей с производством осуществляется через продукт.

Теперь можно переходить к выводам. Высказывания Маркса в третьем томе «Капитала» не свидетельствуют об изменении количественной определенности о.н.з.т. Нельзя определять о.н.з.т. на производство товара по условиям потребления, не покидая позиции трудовой теории стоимости, не порывая с принципом примата производства. Общественно необходимый труд на производство товара, образующий субстанцию стоимости, не зависит от объема потребности в товаре.[100] От величины потребности зависит зато количество этого труда, которое должно быть выделено на производство всей массы товаров данного вида, чтобы они могли быть проданы по рыночной стоимости. Это количество труда Маркс тоже называет необходимым количеством.

3.2. Трудовая теория стоимости
и разработка ее математического аппарата

Бурное развитие линейного программирования и общепризнанные успехи его в решении конкретно-экономических задач сделали вполне естественным стремление в максимальной степени расширить сферу использования методов линейного программирования. Неудивительны поэтому попытки применить их и для разрешения теоретических вопросов политэкономии.

При критическом подходе к использованию аппарата линейного программирования подобные попытки могут принести только пользу. К сожалению, в ряде случаев использование этого аппарата свелось к таким изменениям теоретических конструкций политической экономии, которые означали втискивание этих построений в прокрустово ложе неадекватного им математического аппарата и шли вразрез с принципом примата производства.

Примером служат попытки истолковать «объективно обусловленные оценки» (о.о. оценки) в качестве количественной основы стоимости. Подобные попытки предпринимались неоднократно[101], хотя на несостоятельность истолкования о.о. оценок в качестве основы стоимости указал еще В.С. Немчинов в предисловии к известной книге Л.В. Канторовича[102].

В дискуссии «Экономисты и математики за круглым столом» Л.В. Канторович заявил, что ему не хуже политэкономов по специальности известно, что стоимость определяется общественно необходимыми затратами труда. Однако это заявление в устах Л.В. Канторовича вовсе не означало отказа от позиций отождествления стоимостей и о.о.оценок. Дело в особом понимании общественно необходимых затрат труда, предложенном Л.В. Канторовичем в одной из его статей[103].

Л.В. Канторович коэффициентом приведения индивидуальных затрат к затратам среднего труда называл отношение двойственной оценки продукции к величине трудовых затрат на ее производство. Ничего общего, кроме поверхностной аналогии, операция умножения на этот коэффициент с приведением индивидуальных затрат труда к затратам среднего труда не имеет.

Л.В. Канторович предлагал коэффициент, на который требуется умножить индивидуальные затраты, чтобы получить двойственную оценку произведенного продукта. Этот множитель был бы множителем приведения индивидуальных затрат к затратам среднего труда лишь в том случае, если бы величина оценки и величина затрат среднего труда были бы равны для всех продуктов. Следовательно, для доказательства того, что предложенная им операция действительно является операцией приведения индивидуальных затрат к затратам среднего труда, Л.В. Канторович должен был бы доказать равенство стоимостей двойственным оценкам. Он этого не доказывал.

Доказать это можно только для совершенно исключительных случаев, когда специально подобраны целевая функция и ограничения, например, когда задача линейного программирования имеет вид:

min tX,

X-AX=B,

где t — вектор затрат живого труда,

A — матрица затрат,

X — вектор валового выпуска.

В этом случае двойственная задача

max PB,

P(E-A)=t

дает оценки P, совпадающие по величине с полными затратами труда (E — единичная матрица).

В общем случае и, в частности, в модели Л.В. Канторовича, двойственные оценки и стоимости не совпадают. Экономически это вполне объяснимо. Трудовая стоимость потому и называется так, что ее величина зависит только от затрат труда. Двойственные же оценки в общем случае зависят от массы факторов, большинство которых ничего общего с трудом не имеет. Можно перераспределять созданную стоимость пропорционально двойственным оценкам, но ожидать постоянного равенства стоимостей и оценок означает ожидать, что трудовая теория стоимости перестанет быть верной.

Приходится констатировать, что рассмотренная попытка применить аппарат линейного программирования для проведения редукции труда оказалась неудачной. Несостоятельно, следовательно, и утверждение Н.Я. Петракова о том, что оценки представляют собой «коэффициенты редукции непосредственных затрат труда к общественно нормальному уровню».[104]

Из сказанного ясно, что отождествление стоимостей и двойственных оценок равносильно отказу от трудовой теории стоимости. Результатом такого отказа служит превращение теории стоимости, отождествляющей о.о.оценки и стоимости, в конгломерат теории факторов и теории спроса и предложения.

В справедливости последнего утверждения мы можем убедиться с помощью одного из наиболее активных сторонников отождествления стоимостей и о.о.оценок Н.Я. Петракова. Он писал: «Как мы видели выше, объективно обусловленные оценки действительно объективно определяются всеми условиями решаемой экономической задачи. Если задача ставится в масштабах всего народного хозяйства, то значение полученных цен-оценок будет соответствовать величине общественно необходимых затрат»[105]. Итак, по Н.Я. Петракову, значение о.о.оценок соответствует величине общественно необходимых затрат и, следовательно, величине стоимости, а поскольку о.о.оценки определяются всеми условиями задачи и, следовательно, всеми факторами производства, то получается, что всеми факторами определяется и величина стоимости. Кроме того, «общепризнанно, что объективно обусловленные оценки находятся в непосредственной связи со степенью дефицитности продукции. Но степень дефицитности продукции определяется соотношением спроса и предложения»[106]. Стоимость, по Н.Я. Петракову, зависит, следовательно, и от спроса, и предложения. Это — не трудовая теория стоимости, а концепция, порывающая с принципом примата производства.

Заявляя, что «общественно необходимый труд — это труд, оцениваемый (измеряемый) его общественными результатами, т.е. степенью удовлетворения общественной потребности»[107], Н.Я. Петраков отдавал себе отчет в том, что «такой подход к определению общественного труда снимает проблему о различии факторов, участвующих в процессе создания потребительной стоимости, и факторов, определяющих стоимость»[108]. Указанный автор даже ставил себе такой подход в заслугу. Однако ключевым пунктом трудовой теории стоимости является именно разграничение процесса создания стоимости и процесса создания потребительной стоимости, выделение труда как субстанции стоимости, как единственного фактора, создающего стоимость, из всех факторов, участвующих в процессе производства и создания потребительной стоимости. Смешение стоимостного и натурально-вещественного аспектов производства, безусловно, ошибочно.

Аппаратом, адекватным трудовой теории стоимости, является аппарат балансовых уравнений. Этот аппарат применим для исчисления средних затрат труда в предположении, что редукция труда проведена. Такое предположение в теоретической политэкономии вполне может быть сделано, тем более, что принципиальная сторона определения коэффициентов редукции ясна (необходимо сравнение затрат общечеловеческой рабочей силы за единицу времени на данном рабочем месте и в средних общественных условиях производства). Здесь мы приводим более общую, чем используемую обычно, систему балансовых уравнений, которая позволяет определить одновременно как средние затраты абстрактного труда на единицу продукции, так и индивидуальные, изобразив механизм усреднения затрат.

Введем следующие обозначения:

— количество i-ого продукта, произведенного на k-том предприятии, расходуемое для производства j-ого продукта на -м предприятии; i, j=1,…,m; k, =1,…,n.

— количество j-го продукта, произведенное на -м предприятии.

— общее количество j-го продукта, произведенное на всех n предприятиях.

— затраты живого труда на единицу j-ого продукта на -м предприятии.

— средние затраты живого труда на единицу j-ого продукта.

— индивидуальные затраты абстрактного труда (как живого, так и общественного) на -м предприятии на производство единицы j-ого продукта, определяющие индивидуальную стоимость единицы j-ого продукта.

— общественно-необходимые (средние) затраты труда на производство единицы j-го продукта, определяющие стоимость единицы j-го продукта.

В принятых обозначениях уравнения, связывающие индивидуальные и средние затраты труда, примут следующий вид:

, j = 1,…m; = 1,…,n.

^{, j = 1,…,m.}

Последние m уравнений записаны, исходя из определения о.н.з.т. как средних затрат. Первые mn — исходя из определения полных затрат как суммы затрат живого и овеществленного труда. Система содержит mn+m уравнений и mn+m неизвестных, следовательно, с помощью нее можно одновременно определить как величины индивидуальных стоимостей продуктов , так и стоимостей .

Нетрудно видеть, что сложив уравнения первой группы по l и воспользовавшись последними m уравнениями и уравнениями , означающими, что — средние затраты живого труда на единицу j-го продукта, j = 1,…,m, мы получим обычные уравнения для определения полных затрат, где

В самом деле:

^{, j = 1,…,m,}

но

^и^,

так что получаем следующее уравнение:

^или ^,

где

Подчеркнем, что аппарат балансовых уравнений для исчисления полных затрат труда является адекватным трудовой теории стоимости благодаря тому, что о.н.з.т. определяются как средние затраты.

Рассмотрим теперь, в каком отношении к трудовой теории стоимости стоит математический аппарат теории предельной полезности. Покажем, что этот аппарат не может дать доказательства того, что предельные полезности определяют стоимости продуктов, зато он может быть использован для изображения противоположного влияния — влияния стоимости на величину предельной полезности индивидуального потребителя и поэтому применим в марксистской политэкономии на стадии перехода от сущностных к являющимся категориям. Этот аспект в марксистской политической экономии очень важен, и те авторы, которые фактически не различают субстанцию и явление (например, цитированный выше Н.Я. Петраков по существу не различает стоимость и цену), обедняют экономический анализ и закрывают себе дорогу к исследованию экономических явлений во всей их сложности.

Характерно, что попытки математического оформления идей теории предельной полезности быстро привели к отказу от некоторых весьма серьезных ее притязаний. Если Джевонс, который наряду с Вальрасом считается основателем математической школы политической экономии, дает еще причинное истолкование выведенному им равенству предельной полезности и цен[109], то в настоящее время лишь очень немногие экономисты продолжают придерживаться этого истолкования.

Применение математики сделало настолько очевидным полное отсутствие оснований для такого истолкования, что экономисты не претендуют более на выяснение причинной зависимости между предельными полезностями и ценами и ограничиваются функциональной. Однако злоключения теории предельной полезности, связанные с разработкой математического аппарата для выражения ее идей, на этом не кончаются.

Воспользовавшись этим аппаратом, легко показать, что при тех предпосылках, которые делаются в неоклассической политической экономии, причинную взаимосвязь можно обнаружить, но только противоположную той, которую выдвигали сторонники теории предельной полезности. Не предельные полезности определяют цены, а цены определяют предельные полезности и поведение потребителя, и, следовательно, именно социальными факторами определяется действие индивидуума на рынке, а не наоборот.

Чтобы убедиться в вышесказанном, рассмотрим модель индивидуального поведения потребителя, выдвинутую представителями математической школы.

Пусть U — функция полезности, заданная на множестве наборов предметов потребления (,,…,), изображающая предпочтение потребителя на этом множестве. здесь означает количество i-го продукта в потребительском наборе. Пусть M — доход нашего потребителя, а ,, …, — цены продуктов.

Предполагаем, что потребитель стремится выбрать самый благоприятный для него набор товаров. Математически это выражается тем, что потребитель стремится к получению набора, максимизирующего его функцию полезности на множестве всех тех продуктов, которые могут быть приобретены на сумму М. Задача, которая стоит перед потребителем, запишется тогда так: найти: max U(,,…,) при =М.

С помощью метода множителей Лагранжа получим, что для выбранного потребителем вектора (, ,…, ), максимизирующего его функцию полезности при данном доходе, справедливы следующие соотношения

(, ,…, ) = ; i,j = 1,…,n.(, ,…, ) = .

где — предельная полезность i-го продукта,

— предельная полезность j-го продукта.

Как видим, в этой модели цены пропорциональны предельным полезностям. Действительно,

Но какой же вывод следует отсюда и, прежде всего, какой отсюда следует математический вывод? Доказано, что для данной модели, какие бы цены ни взять, они всегда окажутся пропорциональны полезностям. Стало быть, возьмем ли стоимостные цены — они будут пропорциональны полезностям, возьмем ли цены производства — тоже, возьмем любые другие — результат не изменится. А из этого следует тот важный вывод, что потребитель просто будет всякий раз выбирать новый набор ( ) и за счет выбора другого набора значения предельных полезностей на новом наборе окажутся пропорциональными установленным ценам. Цены, следовательно, управляют потребителем, а не потребитель ценами.

Если цены постоянно стоят на уровне стоимости и изменяются только вместе с нею, то для потребителя, который стремится максимизировать свою функцию полезности, предельные полезности для выбранного им набора благ будут постоянно пропорциональны стоимости. Подсунув под равенство словечко «определяют», субъективная школа не только отказалась признать примат производства и объективно социальную точку зрения, но и пошла на искажение математических выводов, выдавая равенство за причинное отношение.

Для трудовой теории стоимости, базирующейся на историческом материализме, центр тяготения цен, закономерная основа цен есть выражение определенных производственных отношений, определяется производством. Примат производства для субъективистов — нечто неприемлемое. Их учение сродни индивидуалистической философии, которую они исповедуют, и отражает психологию субъекта, потребляющего, но не производящего, полностью или частично устранившегося от участия в общественном производстве.

Субъективисты утверждают, что цены определяются субъективными оценками. Чтобы привести теорию субъективистов в соответствие с действительностью, ее нужно перевернуть, поставить с головы на ноги. Производство определяет цены и доходы, доходы и цены определяют субъективные оценки и, следовательно, в конечном счете, как цены, так и субъективные оценки определяются производством.

На модели индивидуального поведения потребителя мы видели, как это может происходить и видели, что цены и даже стоимости могут оказаться равными предельным полезностям. Но это равенство марксисты истолкуют в том смысле, что цены управляют субъективными оценками, определяют величину предельных полезностей, а субъективисты, искажая действительность, истолкуют это равенство в противоположном смысле — будто субъективные оценки определяют цены. Если отклонить эти необоснованные претензии субъективистов, то из теории предельной полезности можно извлечь объективно верное. Ее можно использовать для объяснения поведения потребителя на капиталистическом рынке под воздействием складывающихся на рынке цен.

3.3. «Открытие» информационной природы труда

Это «открытие» в советской экономической литературе принадлежит академику В.А. Трапезникову. Приведем по возможности полнее аргументацию, с помощью которой предпринималась попытка доказать информационную природу труда, чтобы читатель смог самостоятельно оценить ход мысли, приведший к такому сногсшибательному выводу.

«При создании потребительной стоимости, — писал В.А. Трапезников, — используются вещество, энергия и информация. Употребляя вещество, живой организм «генерирует» лишь в процессе размножения. Энергию (механическую, мускульную) человек «генерирует» при любом виде труда, однако в настоящее время, при общей высокой энерговооруженности, эта энергия почти не имеет значения. В самом деле, средняя мощность, развиваемая человеком физического труда, составляет около 50 ватт. При существующих тарифах на энергию стоимость механической (мускульной) энергии, «генерируемой» человеком, например, землекопом, не превосходит 1% от получаемой им зарплаты. В таком случае, за какой же компонент труда человек получает зарплату? Если не за вещество и не за энергию, то, следовательно, ему оплачивается «генерируемая» им управляющая информация.

В процессе любого труда, — продолжал академик В.А. Трапезников, — да и вообще в любых условиях сознательной жизни, человек непрерывно управляет, идет ли речь о людях физического или умственного труда. Землекоп управляет движением рук, держащих лопату, машинист — работой механизма, руководитель управляет работой предприятия, начальник статистического управления — движением информации, художник, артист, композитор управляют эмоциями людей. Разумеется, каждый из них «генерирует» и известное количество мускульной энергии, однако это, как уже отмечалось, почти не имеет значения. Ведь и в области физического труда, не говоря уже о тонких процессах ремесла, главным является умение, сноровка.

Следовательно, основной продукт труда — это информация (Подчеркнуто не нами. — А.З., М.П.), частично овеществляемая в предметах труда, частично расходуемая в процессе управления на борьбу с энтропией (неупорядоченностью). Отсюда вытекает, что результат труда, а значит и стоимость (Подчеркнуто автором. — А.З., М.П.) любого продукта труда, строго говоря, должна измеряться в масштабе информации (Подчеркнуто автором. — А.З., М.П.). Таким образом, и стоимость производственных фондов — это, в известном масштабе, запасенная информация.

Производство любого продукта требует использования трех компонентов — вещества, энергии и информации; поэтому и его стоимость определяется суммой этих компонентов. Содержание вещества в готовом продукте легко измерить — вещество сохраняется. Затраты энергии могут быть измерены в процессе производства. Но информацию, израсходованную в процессе производства, пока измерить невозможно. Косвенно «расход» информации в какой-то мере характеризуется общей зарплатой работающих на основе установленных разрядов, должностных окладов и премий, зависящих от квалификации и результативности работающих.

Однако истинный объем управляющей информации, «генерируемой» отдельным человеком или коллективом, далеко не всегда соответствует зарплате. Так, например, существуют эффективно и неэффективно работающие НИИ и КБ, хорошие работники и «болтуны», и «генерируемая» ими полезная информация может быть совсем не пропорциональной их зарплате, т.е. учитываемым затратам»[110].

Да, да, существуют «хорошие работники и «болтуны», и «генерируемая» ими полезная информация может быть совсем не пропорциональной их зарплате», что верно, то верно. В приведенной выше выдержке так много экономических и логических ошибок, что, право, испытываешь затруднение от избытка возражений. Попытаемся все же разобрать аргументацию В.А. Трапезникова.

Первое, что бросается в глаза, — это постоянное смешение затрат и результатов. «При создании по